умершее прошедшее и заставить его появиться живымъ передъ нашею душою—то мы можемъ увѣрить, что Мишле вполнѣ выполняете эту задачу. Мой великій учитель, покойный Гегель, сказалъ мнѣ однажды: «Если бы записать всѣ сны, снившіеся людямъ въ теченіе извѣстнаго періода, то прочтя описаніе этихъ сновъ, можно составить себѣ совершенно правильное представленіе о духѣ тогоперіода». «Исторія Франціи» Мишле есть такое собраніе сновъ, такая же книга сновъ; всѣ средніе вѣка съ ихъ грезами смотрята изъ нея со своими глубокими страдающими глазами, со своею загробного улыбкой, и рѣзкая правда кра-сокъ и образовъ почти пугаете насъ. Дѣйствительно, для изображенія того лунатическато времени нуженъ былъ именно такой лунатикъ-историкъ, какъ Мишле.
Противъ Кине какъ клерикальная иартія, такъ и правительство дѣйствовали съ такимъ же крайнимъ неблаго-разуміемъ, какъ и противъ Мишле. Что клерикалы, люди любви п мира, не выказали себя ни благоразумными, ни кроткими, увлекшись своимъ набожнымъ рвеніемъ, это меня не удивляете. Но правительство, во главѣ котораго стоите человѣкъ науки, могло бы повести себя умнѣе и мягче. Неужели духъ Гизо усталъ отъ ежедневной борьбы? Или. можетъ-быть, мы ошиблись въ немъ, когда считали его бойцомъ, который упорнѣе, чѣмъ кто бы то ни было, будете защищать завоеванія человѣческаго ума отъ лжи и ханжестра? Когда послѣ паденія Тьера онъ сталъ во главѣ правленія, всѣ школьные учителя Германіи восторгались имъ, и мы вторили просвѣщенному сословію ученыхъ. Эти дни ликованія прошли, и теперь насъ охватываюте уныніе, сомнѣніе, неудовольствіе, не умѣющее высказать того, чтб оно только смутно чувствуете и понимаете, и наконецъ, погружающееся въ скорбное молчаніе. Такъ какъ мы, дѣй-ствительно, не знаемъ, что сказать, такъ какъ мы ошиблись въ старомъ профессорѣ, то самое лучшее было бы начать болтать о другихъ вещахъ, оставивъ въ сторонѣ современную политику въ скучающей, сонливой и зѣвающей Франціи.—Ио образу дѣйствій въ отношеніи въ Эдгару Кине все-таки считаемъ нужнымъ высказать полное пори-цаніе. Какъ Мишле, такъ и Эдгара Кине отнюдь не слѣ-довало постыдно раздражать до такой степени, чтобы и этотъ послѣдиій, совершенно вопреки коренной сущности своей натуры, рѣшился стать въ ряды тѣхъ когорте,
которыя образуютъ крайнюю лѣвую революціонной Армады.