— 448 -
\
сказавъ, что не можетъ во всякое время будить ея духъ. Онъ, однако, обѣщалъ имъ дать ея изображеніе, которое студенты могуте потомъ скопировать, чтб онъ, дѣйствнтедьно, сдѣлалъ, и ■ живописцы разослали впослѣдствіи эти копіи по всѣмъ мѣстамъ, ибо это было изображеніе женщины чудной красоты. Но кто нарисовалъ ея портретъ для Фауста—это никогда не могли узнать. Студенты же, улегшись въ постели, не моглн уснуть всю ночь отъ такъ ясно видѣнныхъ ими фигуры и формы. Изъ этого видно, что дьяволъ часто воспламеняете и ослѣпляетъ людей для того, чтобы вовлекать ихъ въ распутную жизнь, изъ которой потомъ ужъ не легко выйти».
Далѣе въ этой же книгѣ говорится:
«Для того, чтобы жалкій Фаусте могъ дать просторь своимъ плотскимъ желаніямъ, въ полночь, когда онъ проснулся, вспомнилась ему прекрасная Елена греческая, которую онъ нѣкогда ноказывалъ студентамъ въ Фомино воскресенье. Поэтому, утромъ на слѣдующій день, онъ по-требовалъ у своего духа вызвать Елену и дать ему ее въ наложницы, чтб и исполнилось, и эта Елена имѣла ту же пропорціональную фигуру, въ которой онъ показывалъ ее студентамъ, съ милымъ и прелестнымъ лицомъ. Увидѣвъ ее, докторъ Фаусте почувствовалъ такую страсть, что сталъ распутничать съ ней, и держалъ при себѣ, какъ подругу, на ложѣ; и такъ любилъ ее, что не могъ ни на минуту отойти отъ нея, въ послѣдній годъ она забеременѣла отъ него и родила сына, къ великой радости Фауста, назвавшая его Юстомъ-Фаустомъ. Этотъ ребенокъ открылъ доктору Фаусту много грядущаго, долженствовавшаго совершиться во всѣхъ странахъ міра. Когда же затѣмъ Фаусте умеръ, исчезли вмѣстѣ съ нимъ п мать, и ребенокъ».
Такъ какъ большая часть народныхъ книгъ о ФаустЬ имѣетъ источникомъ сочиненіе Видмана, то о прекрасной Еленѣ въ нихъ упоминается весьма мало, и ея значеніе могли легко упустить изъ виду. Гёте также въ началѣ не обратилъ на нее вниманія, если вообще онъ, когда ппсалъ первую часть «Фауста», зналъ эти народныя книги, а не черпалъ только изъ куколъныхъ комедій. Только сорокъ лѣтъ спустя, сочиняя вторую часть «Фауста», онъ вывелъ на сцену прекрасную Елену, и дѣйсгвительно, обработалъ это лицо соп атоге. Она—лучшее, или, вѣрнѣе, единственно хорошее въ этой второй части, въ этой аллегорической и
лабиринтской пустынѣ, въ которой, однако, внезапно воз-