— —
ішлое, падѣлягощее счастіемъ счастье, съ розовыми щойашг, лилейнътмъ носикомъ, горячоблагоуханными гвоздичными губками, глазами, похожими на голубое горное озеро; но нѣчто глупое лежало на лбу, какъ мрачная туча надъ бло-етящпмъ пейзажемъ весны. Она была стройна, какъ тополь* и жива, какъ птица, п кожа ея была такъ нѣжна, что отъ укола шпильки дѣлалась опухоль, не исчезавшая двенадцать дней послѣ того. Но ея недовольство, когда уколъ булавкой производилъ я, длилось всего двенадцать секундъ— и затѣмъ она улыбалась... Чудное время, когда счастье улыбалось мнѣ!.. Минка улыбалась рѣже, потому что у ней не было красивыхъ зубовъ, но тѣмъ прекраснѣе были ея слезы, когда она плакала; а плакала она при каждомъ чужомъ иесчастіи и была благотворительна выше всякаго описанія. Бѣднымъ отдавала она послѣдній грошъ; иногда даже давала свою послѣднюго рубашку, если этого желали. Она была такъ добра душой! Она ни въ чемъ не могла отказать, за исключеніемъ своей воды. Этотъ мягкій, уступчивый характеръ представлялъ очень милый контрастъ съ внѣишею оболочкою его. Смѣлая, юноновская осанка; бѣлая -смѣлая шея, обвитая густыми черными кудрями, какъ сладострастными змѣями; глаза, всеповелитедьно-сверкающіе подъ темными тріумфальными арками; пурпурногордыя, высоко-оводчатыя губы; мраморныя повелѣйающія руки, къ сожалѣнію, немного покрытыя веснушками; кромѣ того, па пра-вомъ боку у нея было родимое темное пятнышко, въ формѣ маленькаго кинжала.
Если, любезный читатель, я ввелъ тебя въ такъ-назы-ваемое дурное общество, то утѣшься тѣмъ, что оно, по крайней мѣрѣ, стоило тебѣ но такъ дорого, какъ мнѣ. Зато впослѣдетвіи въ книгѣ моей не будегь недостатка въ идеаль-ныхъ женщинахъ, и уже теперь, чтобы изгладить твое не-пріятное впечатлѣніе, я хочу представить тебѣ двухъ при-личпыхъ дамъ, которыхъ я тогда выучился знать п почитать. Это мадамъ Пинеръ и мадамъ ІПниііеръ. Первая была красивая женщина въ самыхъ зрѣлыхъ годахъ, съ большими черноватыми глазами, болышшъ бѣлымъ лбомъ, черными фальшивыми кудрями, смѣлымъ древне-римскимъ носомъ н ртомъ, который былъ гильотиною для каждаго добраго имени. Въ самомъ дѣлѣ, для именъ не было машины казни болѣе удобной, чѣмъ ротъ госпожи Пинеръ; она не долго разжевывала эти имена, не дѣлала особенно важныхъ
пригото-влёній: чуть любое доброе имя попадалось къ пей на зубы,