— 534 —.
юсы и чуть не упала въ обморокъ* — и чтобы прйдти въ себя, должна была выпить большой стаканъ водки.
Да и самъ городъ какъ перемѣнился! А ЮнгфернштигъІ Снѣгъ лежалъ на крышахъ, и казалось, что даже дома гіо-старѣли и посѣдѣли. Лины Юнгферйштига сдѣлались мертвыми деревьями съ сухими вѣтвями, призрачнопокачивав-шимися въ холодномъ воздухѣ. Небо было рѣзко-синяго цвѣта и быстро темнѣло. Былъ воскресный день и било пять часовъ—время всеобщаго кормленія; экипажи мчались, мужчины и дамы выходили изъ нихъ съ замороженною улыбкою на голодныхъ губахъ... Страшно! Въ эту минуту пронизало меня ужасное замѣчаніе, что на всѣхъ этихъ ли-цахъ лежало непостижимое слабоуміе и что всѣ люди, про-ходившіе мимо, охвачены какимъ-то страннымъ сумасброд-ствомъ. Я уже видѣлъ ихъ двѣнадцать лѣтъ назадъ, въ этотъ же самый часъ, съ этими же самыми минами, похо-жихъ на куколъ въ часахъ ратуши, въ томъ же самомъ движоніи, *н съ тѣхъ самыхъ поръ они, не переставая, однимъ и тѣмъ же образомъ сводили счеты,^ посѣщали биржу, приглашали другъ друга въ гости, двигали челюстями; давали лакеямъ на-водку и снова считали: «дважды-два—: четыре». Страшно!—вскричалъя,—если-бъ одному изъ этихъ людей, сидящему у конторки, вдругъ показалось, что дважды* два собственно пять, и что, следовательно, онъ всю свою жизнь считалъ невѣрно и провелъ ее въ страшномъ заблу-жденіиі Разъ, однако, и меня охватило глупое безуміе, л когда я ближе вглядѣлся въ проходившихъ мимо меня лю* дей, то мнѣ показалось, что и они сами не что иное, какъ числа, какъ арабскія цифры. Вотъ прошло хромое два съ фатальнымъ тремя, своею беременною и полногрудою супру* гою; вотъ г-нъ четыре на костыляхъ; вотъ ковыляетъ фа* таіьное пять съ круглымъ животомъ и маленькою головкою; вотъ давно знакомое маленькое шесть и еще болѣе знакомое, злое семь... Но когда я ближе вглядѣлся въ несчастное восемь, ковылявшее мимо меня, то узнадъ въ немъ ассекуратора, который теперь походилъ на самую тощую изъ тощихъ коровъ Фараона: блѣдныя, впалыя щеки, точно пустая суповая тарелка, холодно-красный носъ, нохожій на зимнюю розу, полинялый черный сюртукъ съ печально бѣ-лымъ оттѣнкомъ, шляпа, на которой Сатурна» сдѣлалъ своею косою несколько дырочекъ, но сапоги были все еще зеркальной чистоты, и казалось, онъ не думалъ уже о томъ,
что хорошо бы позавтракать Элоизой и поужинать Минкой,