— 535 —.
а скорѣе скучалъ по обѣдѣ изъ обыкновенная мяса. Между проходившими мимо меня нулями я узналъ также много старыхъ знакомыхъ. Эти и другіе люди-числа нробѣгали взадъ и впередъ, торопливые и голодные, между тѣмъ какъ невдалекѣ, вдоль домовъ Юнгфернштига, тянулась, производя еще болѣе зловѣще смѣшное впенатлѣніе, похоронная про-дессія. Мрачный, печальный маскарадъ! За дрогами ковыляли на своихъ тоненькихъ, одѣтыхъ въ черный шелкъ нож-кахъ, точно маріонетки смерти, хороию знакомые магистрат-скіе сторожа, привилегированные плакальщики въ пароди-рованныхъ старобургундскихъ костюмахъ: коротісіе черные илащи и черные до колѣнъ панталоны, бѣлые парики и бѣлые галстуки, и между тѣми и другими уморительно вы-глядывавшія красныя оплаченныя лица, коротенысія сталь-ныя шпаги и подъ мышкою зеленые зонтики.
Но еще непривѣтнѣе и смѣшаннѣе этихъ картинъ, дви-ч гавшихся передо мною, точно безмолвныя китайскія тѣни, были звуки, проникавшіе въ мой слухъ съ другой стороны. То были осиплые, хрипѣвшіе, беззвучные звуки; беземы-сленный пискъ, тоскливое плесканье, полное отчаянія всхлипыванье; стоны и вздохи, неописуемо холодные, какъ ледъ, болѣзненныо звуки. Альстерскій бассейнъ былъ покрыть льдомъ; только недалеко отъ берега бща широкая четырехъугольная прорубь, и страшные звуки, о которыхъ я только-что говорилъ, выходили изъ горла бѣдныхъ бѣлыхъ созданій, плававшихъ тутъ и кричавши хъ въ страшной, смертельной тоскѣ... И ахъ! это были тѣ самые лебеди, которые нѣкогда такъ мягко и свѣтло дѣйствовали на мою душу. Ахъ, прекрасные бѣлые лебеди! Имъ сломали крылья, чтобы они не могли улетѣть осенью въ тенлыя страны, и теперь сѣверъ держитъ ихъ скованными въ своихъ мрач-ныхъ ледникахъ, и маркеръ въ павильонѣ увѣрялъ, что имъ здѣсь очень хорошо и что холодъ для нихъ здоровъ. Но это неправда, тому нехорошо жить на свѣтѣ, кто зако-ванъ и почти замерзъ въ холодной лужѣ и у кого сломаны крылья, такъ что онъ не можегь летѣть на прекрасный гогъ, гдѣ прекрасные цвѣты, и золотые лучи солнца, и си-г нія. горныя озера... АхъІ и мнѣ нѣкогда было не лучше, и я понялъ жалобы этихъ бѣдныхъ лебедей; а когда совсѣмъ стемнѣло, и звѣзды ярко выступили на небѣ, тѣ самыя звѣзды, которыя нѣкогда, въ прекрасныя лѣтнія ночи, такъ горячо водили любовь съ лебедями, а теперь смотрѣли на
нихъ такъ леденисто, такъ холодно-свѣтло и почти насмѣш-