— 294 —
осмѣялъ лживость римскаго духовенства и построенное на ней яко бы божественное право грубаго деспотизма; когда Лафайетъ, герой двухъ полушарій и двухъ столѣтій, вернулся изъ Америки съ аргонавтами свободы и привезъ съ собою идею свободной конституции, золотое руно; когда Неккеръ сводилъ счеты, Сіейесъ дѣлалъ опредЬленія, Мирабо ораторствовалъ, а громы Конститудіоннаго Собранія проносились надъ увядшею монархіею и ея цвѣтущимъ де-фицитомъ, между тѣмъ какъ новыя экономическія и гори-дическія мысли вспыхивали точно внезапньтя молніи, — тогда только впервые пришлось французамъ изучать вели-Ёую науку свободы, политику, и первые уроки обошлись ймъ очень дорого, и заплатили они за нихъ своею лучшею ь'ровыо.
< Но вина того, что съ французовъ взяли за ученье такія болыпія деньги, лежала все на томъ же тупоумномъ, боявшемся свѣта деспотизмѣ, который, какъ я уже сказалъ, старался держать народъ въ умственномъ несовершенно-лѣтіи, подавлялъ всякое политическое образованіе и разви-тіе, отдалъ цензуру книгъ въ руки іезуитовъ и обскуран-товъ Сорбонны и самымъ смѣшнымъ образомъ угнеталъ даже періодическую печать, это могуіцественнѣйшее средство расширенія умственнаго кругозора народа. Стоитъ только прочесть въ сочиненій Мерсье «ТаЫеаи іе Рагіз» главу о цензурѣ въ дореволюціонное время, и перестанешь удивляться тому грубому политическому невѣжеству французовъ, которое потомъ имѣло то послѣдствіе, что новыя политическая идеи больше ослѣпили, чѣмъ просвѣтили ихъ, болѣе разгорячили, чѣмъ согрѣли, что каждому памфлетисту и журналисту она вѣрила на слово, и что каждый фантазеръ, обманывавшій самъ себя, и каждый интриганъ, бывшій на жалованьѣ у Питта, могъ вызвать ихъ на самые безразсудные поступки. Въ томъ-то и состоитъ благая сторона свободы печати, что она отнимаетъ у смѣлой рѣчи демагоговъ всѣ чары новизны, самое страстное слово ней-трализируетъ такимъ же страстнымъ возраженіемъ и уже въ зародышѣ уничтожаетъ тѣ ложные слухи, которые, будучи посѣяны случаемъ или злобою, съ такою убійственною дерзостью разрастаются въ скрытыхъ уголкахъ, подобно ядовитымъ растеніямъ, которьтя могутъ жить только въ темныхъ лѣсныхъ болотахъ и въ тѣни старыхъ развалинъ зймковъ и церквей, при солнечномъ же яркомъ свѣтѣ
за-сыхаютъ и гибнуть. Правда, для раба, который предпочи-