— 306 —
Я былъ тогда того мнѣнія, что смѣшная сторона донкихотства заключается въ желаніи благороднаго рыцаря воскресить давно отжившее прошедшее, при чемъ его бѣдные члены; въ особенности спина, пришли въ болѣзненное столк-новеніе съ действительностью настоящаго. Ахъ! послѣ узналъ я на опытѣ, что такое же неблагодарное безуміе стараться слишкомъ рано ввести будущее въ настоящее, и при такомъ насиліи имѣть возможность выставить противъ тяжелыхъ интересовъ дня лишь очень тощую іуіячу, очень ветхіе до-спѣхи и такое же ветхое тѣло! Глядя на оба эти вида донкихотства, мудрецъ одинаково покачиваетъ своею разумной головой. Но Дульцинея тобозская все-таки прекраснѣйшая женщина въ мірѣ, несмотря на то, что я жалко повергнуть на землю, отъ этихъ словъ я никогда не отрекусь, я не могу поступать иначе—колите вашими копьями, вы; рыцари серебрянаго мѣсяца и переодѣтые подмастерья цырюлышковъ!
Какая основная мысль руководила великимъ Серванте-сомъ, когда онъ писалъ свою великую книгу? Замышлялъ ли онъ лишь гибель рыцарскимъ романамъ, чтеніе которыхъ въ его время до такой степени было распространено въ Испаніи, что духовныя и свѣтскія распоряженія противъ этого были совершенно безсильны? Или хотѣлъ онъ осмѣять вообще всѣ проявленія человѣческой восторженности, и презде всего, геройство служителей мечей?- Очевидно, онъ намѣревался написать лишь сатиру на упомянутые романы, обнаруживая ихъ нелѣпость, онъ надѣялся предать ихъ на всеобщее посмѣяніе и такимъ образомъ подготовить ихъ па-деніе. Это удалось ему самымъ блестящимъ образомъ: чего не могли сдѣлать ни увѣщанія церковной каѳедры, ни угрозы свѣтской власти, того достигъ бѣдный писатель посредствомъ своего пера. Онъ нанесъ рыцарскимъ романамъ такой смертельный ударь, что скоро послѣ ноявленія «Донъ Кихота» во всей Испащи уничтожилась любовь къ такого рода кни-гамъ, и ни одна изъ нихъ не была уже болѣе напечатана. Но перо генія всегда болѣе велико, нежели онъ самъ, оно не ограничивается его временными цѣлями, всегда идетъ дальше, и Сервантесъ, самъ того ясно не сознавая, напи-салъ величайшую сатиру на человѣческую восторженность. Никогда не предчувствовалъ этого онъ самъ, онъ, герой, проведшій большую часть своей жизни въ рыцарскихъ сра-женіяхъ и въ глубокой старости еще съ радостью вспоми-навшій о своемъ участіи въ лепантской битвѣ, несмотря на
то, что за эту славу онъ поплатился своею лѣвою рукою.