— 38 —
евреи не произносили всуе имени своего Бога, такъ и Наполеона здѣсь рѣдко называютъ по имени, и всегдашнее названіе} ему «человѣкъ», «ГЬотте». Но изображенія его попадаются всюду, въ гравюрѣ и гипсѣ, въ металлѣ п де-ревѣ, и во всевозможныхъ положеніяхъ. На всѣхъ бульва-рахъ, на всѣхъ перекресткахъ стоять ораторы, восхваляю-іціе его, «человѣка», народные пѣвцы, воспѣвающіе его подвиги. Вчера вечеромъ, возвращаясь домой, я попалъ въ уединенный, темный переулочекъ; тамъ передъ воткнутымъ въ землю сальнымъ огаркомъ стоялъ ребенокъ лѣтъ трехъ, не больше, и лепетаіъ какую-то иЬсенку во славу великаго императора. Когда я бросилъ ему на разостланный платокъ Одинъ су, возлѣ меня зашевелилось что-то и также попросило су. Это былъ старый солдатъ, который тоже могъ бы лропѣть пѣсенку во славу великаго императора, потому что эта слава стоила ему обѣихъ ногъ. Бѣдный ка-лѣка просилъ меня подать не ради Бога, а съ набожнѣйшей искренностью произнесъ: «Аи пот йе Ыароіёоп сіоппег тоі ип 8ои». Такимъ образомъ это имя служить у народа и высшимъ заклинательнымъ словомъ. Наполеонъ его богъ, его культъ, его религія; и это поклоненіе, какъ всякое ему подобное, въ концѣ концовъ становится скучно. Лафайета, напротивъ, чтутъ больше какъ человѣка, или какъ ангела-хранителя. Онъ тоже живетъ на картинахъ и въ пѣсняхъ, но не столь - героически, и сказать правду, на меня произвело даже комическое впечатлѣніе, когда въ прошломъ году, 28-го іюля, я услышать въ пѣснѣ Ьа Рагізіеппе слова «ЬаіауеМе аих сЪеѵеих Ыапсз», между тѣмъ какъ онъ самъ стоялъ тутъ же, возлѣ меня, въ своемъ темноволосомъ па-рикѣ. Это происходило на площади Бастиліи, онъ былъ тутъ совсѣмъ на своемъ мѣстѣ, а тѣмъ не менѣе я не могъ удержаться отъ внутренняго смѣха. Можетъ-быть, именно такая примѣсь комическаго и дѣлаетъ его болѣе человѣчееки близкимъ нашему сердцу. Его добродушіе дѣйствуетъ даже на дѣтей, и они понимаютъ его величіе, пожалуй, даже лучше, чѣмъ взрослые. На этотъ счегь я могу опять раз-сказать маленькій анекдотъ съ нищимъ, но такой, который характеризуетъ различіе славы Лафайета отъ славы Наполеона. Какъ-то на-дняхъ я стоялъ на углу улицы противъ Пантеона и, по обыкновенію любуясь этимъ прекраснымъ зданіемъ, погрузился въ размышленія; тутъ какой-то ма-ленькій савояръ попросилъ у меня милостыни, и я, чтобы
скорѣе отдѣлаться отъ него, дадъ ему десять су. Но послѣ