— 440 —
хвалы, чѣмъ иорицанія, и если представляетъ намъ картину кастовыхъ привилегій во всей ея жестокой жизненной правдѣ, то въ этомъ, можетъ-быть, больше пользы, чѣмъ думаютъ.
Въ народѣ ходитъ сказаніе о василискѣ, самомъ страш-номъ и крѣпкомъ звѣрѣ, котораго нельзя поразить ни огнемъ, ни мечомъ, и единственное средство убить его заключается въ томъ, чтобы кто-нибудь имѣлъ смѣлость подержать передъ нимъ зеркало; увидѣвъ въ немъ самого себя, звѣрь такъ испугается своего собственнаго безобразія, что упадетъ и умретъ. «Струэнзе» такъ же, какъ и «Парія», есть такое же зеркало, которое смѣлый поэтъ держитъ передъ страшнымъ василискомъ нашего времени, и мы благодарны ему за эту услугу.
Мы не станемъ выяснять здѣсь тѣ законы искусства, тѣ эстетическіе плебисциты, которые высказывались толпой по поводу беровской трагедіи. Довольно будетъ сказать, что г. Беръ съ честью выгаелъ изъ этого суда. Говоримъ это не въ похвалу; напротивъ, въ этихъ словахъ скрывается скорѣе затаенное порицаніе тому, что авторъ сумѣлъ завоевать массу публики такими средствами, который, можетъ-быть, не совсѣмъ достойны поэта. Мы подразумѣваемъ подъ этимъ сценическій пріемъ. заключающейся въ доддержанш напряженнаго въ высшей степени ожиданія, благодаря чему можно было заставить такой биткомъ набитый театръ, какой мы видѣли на представленіи «Струэнзе»,, высидѣть почти пять часовъ, при чемъ росторгъ не ослабѣвалъ до конца и прорывался въ дружныхъ аплодисментахъ, а большая часть публики даже по окончаніи еще долго ждала, не появится ли Беръ, котораго она шумна вызывала.
Можетъ-быть, мы были несправедливы къ тѣмъ крити-камъ, которые упрекали г. Бера въ недостаткѣ прекрас-ньтхъ разсужденій, можетъ-быть, это было только ироническое порицаніе, за которымъ они хотѣли скрыть самую тонкую похвалу. Если же это говорилось серьезно—всѣ мы слабые люди,—то мы жалѣемъ, что эти критики изъ-заде-ревьевъ не видѣли лѣса. Они не видѣли, по ихъ словамъ, ничего, кромѣ дѣйствія и образовъ, и не замѣтили, что послѣдніе олицетворяли собой прекраснѣйшія размышленія, что все, вмѣстѣ взятое, было не что иное, какъ одно великое размышленіе. Мы удивляемся драматической мудрости автора и его знанію сцены, благодаря которымъ онъ
дости-гаетъ такихъ крупныхъ результатовъ. Онъ не только точно