— 521 —
олицетвореніе нищеты, но не отвратительной, а только раздирающей душу. Ей было, конечно, болЬе восьмидесяти лѣтъ, н она представляла изъ себя длинную, сухощавую фигуру съ блѣднымъ кожанымъ лицомъ, тусклыми тоскливыми глазами и мягкимъ, хриплымъ, дребезжащимъ голосомъ; милостыню просила она безъ всякихъ фразъ, чтб всегда страшно слышать.
Батюшка всякій разъ подавалъ ей стулъ, когда она приходила за своимъ ежѳмѣсячнымъ подаяніемъ въ тѣдни, когда онъ, въ качествѣ члена общества попеченія о бѣд-ныхъ, принималъ нуждающихся.
Изъ этихъ засѣданій его памятны мнѣ только тѣ, которыя происходили зимою, рано утромъ, когда было еще темно. Батюшка сидѣлъ за большимъ столомъ, покрытымъ всякой величины мѣшочками съ деньгами; вмѣсто серебря-ныхъ подсвѣчниковъ съ восковыми свѣчами, которыя онъ обыкновенно употреблялъ и которыми онъ, со свойствен-нымъ его сердцу большимъ тактомъ не хотѣлъ чваниться передъ бѣдностыо, на столѣ его стояли въ такихъ случаяхъ два мѣдныхъ подсвѣчника съ сальными свѣчами, которыя краснымъ огнемъ толстыхъ, нагорѣвшихъ фитилей печально освѣщали присутствовавшее общество.
Это были бѣдняки всякаго возраста, длинная вереница которыхъ тянулась отъ передней до залы. Всѣ они, Одинъ за другимъ, приходили за своими мѣшочками, и нѣкото-рымъ доставалось два; большой мѣшочекъ содержалъ въ себѣ подаяніе моего отца, а маленькій—деньги изъ кассы для бѣдныхъ.
Я сидѣлъ на высокомъ стулѣ, рядомъ съ батюшкою, и передавалъ ему мѣшочки. Батюшка хотѣлъ, чтобы я научился, какъ слѣдуетъ подавать милостыню, и въ этой области у моего отца действительно многому хорошему можно было научиться.
У многихъ людей сердце находится на надлежащемъ мѣстѣ, но они не умѣютъ благотворить, воля ихъ сердца долго прокладываетъ себѣ дорогу къ ихъ карману; между добрымъ намѣреніемъ и его исполненіемъ время тащится такъ же медленно, какъ почтовый дилижансъ. Между серд-цемъ моего отца и его карманомъ была уже какъ бы выстроена желѣзная дорога. Что акціями такой дороги онъ обогатиться не могъ, это разумѣется само собою. Акціи дорогъ сѣверной или ліонской, несомнѣнно, дали своимъ
владѣльцамъ больше барышей.