— 58 —
свинцовымъ взглядомъ смотрѣть на смертельную борьбу народовъ, не обращая вниманія на наши крики о помощи и нашу струящуюся кровь? Или правь поэтъ, утверждав-шій, что какъ мы ненавидимъ обезьянь, потому что изъ всѣхъ млекопитающихъ онѣ болѣе всего похожи на насъ и тѣмъ оскорбдяютъ нашу гордость, такъ и люди ненавистны богамъ, потому что имѣютъ съ ними такъ много оскорби-тельнаго сходства; такъ что, чѣмъ крупнѣе, прекраснѣе, богоподобнѣе человѣкъ, тѣмъ озлобленнѣе преслѣдуютъ его боги всякими несчастьями и губятъ, тогда какъ меікихь, безобразныхъ, наиболѣе приближающихся къ млекопигаю-щимъ животнымъ людей они милостиво щадятъ и нозво-ляютъ имъ благоденствовать. Если это мнѣніе справедливо, то французы, разумѣется, ближе къ погибели, чѣмъ кто-либо! Ахъ, если бы кончина итератора французовъ могла еще вй-время вразумить ихъ, чего слѣдуетъ ожидать отъ ведикодушія Англіи! Неужели «Беллерофонъ» не разсѣядъ давнымъ - давно этой зшмеры? Пусть Франція никогда не разсчитываетъ на Англію, какъ Польша на Францію!
Но если бы совершилось ужасное дѣло, и легкомысліе и предательство погубили Францію, родину цивилизацш и свободы, если бы картавый говоръ потсдамскихъ дворян-чиковъ снова раздался на улицахъ Парижа, и грязные тевтонскіѳ сапоги снова осквернили бы священную землю бульваровъ, а въ Пале-Роялѣ снова запахло бы юфтью — тогда очутился бы на свѣтѣ человѣкъ, столь несчастный, что до сихъ поръ еще не было никого несчастнѣе его, че-ловѣкъ, который своимъ жалкимъ торгашескимъ скудоуміемъ погубилъ бы свое отечество и носилъ бы въ сердцѣ всѣхъ змѣй раскаянія и на головѣ—всѣ проклятія человѣчества. Обреченные на вѣчныя муки въ аду стали бы тогда раз-сказывать другъ другу въ утѣшеніе о терзаніяхъ этого че-ловѣка, терзаніяхъ Казимира Перье.
Какая страшная отвѣтственность тяготѣетъ на ѳтомъ одномъ человѣкѣ! Ужасъ овладѣваетъ мной всякій разъ, когда я нахожусь около него. Точно прикованный какими-то зловѣщими чарами, простоялъ я на-дняхъ цѣлый часъ ря-домъ съ нимъ и разсматривалъ эту мрачную фигуру, такъ дерзновенно ставшую между народами и іюльскимъ солн-цемъ. Если этотъ человѣкъ надеть, думалъ я, то прекратится великое солнечное затменіе, и трехцветное знамя снова восторженно заблеститъ надъ Пантеономъ, и деревья
свободы снова- зацвѣтутъ! Этотъ челов'Ькъ—Атлантъ, кото-