— 391 —
Мое сусвѣрнѳе сордце лоетъ: «О, солнце, каратель-свѣтидо!»
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ.
Холодный, какъ ледъ, какъ иголки, колгочъ, Льетъ дождикъ; по грязной дорогѣ Лошадки, печально хвостомъ шевеля, Волочатъ усталыя ноги.
Почтарь мой на козлахъ трубить въ свой рожокъ, Я старую пѣсенку знаю: «Три всадника ѣдутъ рядкомъ изъ воротъ!» Я въ смутныя гр(5зы впадаю.
Клонила дремота меня—я заснулъ, И сонъ, наконецъ, мпѣ приснился, Что я съ императоромъ Ротбартомъ вдругъ Въ волшебной горѣ очутился.
На каменномъ стулѣ, на каменный столъ Опершись, уже не сидЬлъ онъ, И важнаго вида, въ какомъ представлять Привыкли его, не нмѣлъ онъ.
По заламъ своимъ онъ спокойно гулялъ, Болтая со мной откровенно, И, какъ антикварій, показывалъ все, Чтб рѣдкостпо было и цѣнпо.
Въ палатѣ съ оружьемъ онъ мнѣ объясни лъ, Какъ долженъ быть въ дѣло пускаемъ Бердышъ; туть же ржавчину съ многпхъ мечей Стиралъ онъ ѵ,ііоимъ горяостаемъ.
Метелкой изъ перьевъ павлиныіхъ затѣмъ Очистилъ отъ пыли булаты, Досиѣхи различнаго рода—іцнты, Забрала, и шлемы, и латы.
Смелъ пыль п со зпамени онъ п сказалъ: «Вотъ чѣмъ я горжусь наиболѣе, Что нѣтъ до сихъ поръ чсрвоточинъ въ дрсвкѣ, И шелкъ пе попорченъ отъ моли»»
Когда же въ ту залу мы съ яішъ перешли, Гдѣ тысячи вошювъ, къ бою Готовыхъ, лежали и спали—старикъ
Сказалъ мнѣ, довольный собою: