Испорченная жнвнь
361
быть въ виду того, что «Записки изъ Мертваго Дома» есть произведете широко-объективное, въ которомъ свое я художника-наблюдателя исчезаетъ въ многообразіи ярко изображенныхъ явле-ній и, какъ выражался самъ Достоевскі#, «рожа сочинителя» не показана (П. 44). Но обратившись опять таки къ письнамъ самого Достоевскаго, тотчасъ по выходъ изъ каторги (Семипала-тинскъ, 6 ноября, 1854), читаемъ слѣдующее: «Вотъ уже скоро 10 мѣсяцевъ, какъ я вышелъ изъ каторги и началъ мою новую жизнь. А тѣ 4 года считаю я ва время, въ которое я былъ похо-роненъ живой и закрыть въ гробу. Что ва ужасное было это время, не въ силахъ я разсказать тебѣ, другъ мой. Это было стра-даніе невыразимое, беэконечное, потому что всякій часъ, всякая минута тяготѣла какъ камень у меня на душѣ. Во всѣ 4 года не было мгновенія, въ которое бы я не чувствовалъ, что я въ ка-торгѣ. Но что разсказывать! Даже если бы я написалъ къ тебѣ 100 листовъ, то и тогда ты не имѣлъ бы поиятія о тогдашней жизни моей. Это нужно по крайней нѣрѣ видѣть самому, — я уже не говорю испытать. Но это время прошло и теперь оно сзади меня, какъ тяжелый сонъ, такъ же какъ выходъ изъ каторги представлялся ннѣ прежде, какъ свѣтлое пробужденіе и воскресе-ніе въ новую жизнь» (П. 75).
Вотъ что чувствовалъ Достоевскій по выходѣ изъ каторги, проживая въ Семипалатинск на службѣ солдатомъ въ 7-мъ линѳй-номъ баталіонѣ; больной, ивмученный, удручаемый фронтомъ, ученьями, смотрами, лишенный правъ гражданства й, самое главное, права писать. Но его живучая натура все таки брала свое и Достоевскій имѣлъ достаточно жизненной силы, чтобы говорить: «Не теряя надежды, смотрю я впередъ довольно бодро» (П. 76). Опять надо было «пробивать дорогу вкривь и вкось, на право и на лѣво», чтобы какъ нибудь выбиться. И здѣсь два живитель-нын начала поддерживали его: желаніе найти тихую пристань въ лонѣ семейнаго счастія, которое онъ считалъ теперь выше всего на свѣтѣ (П. 76), и стремленіе поставить снова въ первыхъ ря-дахъ свое литературное имя. Первое оказалось легче втораго. До-стоевскій въ это время горячо полюбилъ и, не смотря на самое тяжелое матеріальное положеніе, женился на М. Д. Исаевой. Теперь возрожденнаго Достоевскаго волнуютъ всецѣло двѣ мысли: обевпечить спокойное существованіе семьѣ и самому себѣ и снова стать въ ряды литературы. Послѣднее, думалъ онъ, важнѣе всего и должно было дать толчекъ всему остальному. Возбудивъ при немощи своихъ друзей и покровителей ходатайство объ улучше-ніи своей участи, Достоевскій на первомъ мѣстѣ ставилъ раэрѣше-ніе печататься и въ мартѣ 1856 года писалъ барону Врангелю: «Хочу формально просить печатать. Если позволять, то я на всю
жизнь съ хлѣбомъ. Теперь не такъ какъ прежде, столько обдѣ-