60
Д. Л. Мордовцевъ
неправедныиъ покориться—не поѣхалі на Терекъ, а пришли къ намъ въ пустыню, еще малыми робятками, да вотъ и теперь жи-вутъ у насъ во славу божію—трудятся, и оба—какіе грамотники!— всѣ стихи духовные наизусть знаютъ... Вотъ нашли же утѣху въ пустынѣ, да еще въ такихъ младыхъ лѣтахъ... Найдешь и ты свою утѣху.
— Дай-то Богъ!
Голосъ невидимаго пѣвда смолкъ, а собесѣдники все, казалось, къ чему-то прислушивались—не то къ тихому шопоту листьевъ, не то къ умолкшей мелодіи, которая какъ бы еще стояла и медленно замирала въ очарованномъ воздухѣ.
— Тихо у васъ, хорошо, невольно вздохнулось Кравкову.
— Да—тихая пустыня, безмолвная—это точно... Но кто въ ней, въ пустынѣ-то этой, долго пожилъ, для того она не безгласна, другъ мой... Преклони токмо ухо къ ней — она самимъ Господомъ говорить... Слышишь?
— Да, кажется, и я слышу...
Но это не пустынА говорила. Изъ-за ветелъ доносилась еще болѣе тихая, плачущая мелодія.
Какъ расплачется, какъ растужится мать
сыра земля передъ Господомъ: Тяжело-то мнѣ, Господь, подъ людьми стоять, Тяжелѣй того—людей держать, Людей грѣшныихъ, беззаконны ихъ, Кои творятъ грѣхи тяжкіе, Досаду чинятъ отцу-матери, Убійства-татьбы дѣлаютъ страшныя, Повели мнѣ, Господи, разступитися, Пожрать люди грѣшницы, б еэаа конницы. Отвѣчаетъ землѣ Исусъ Христосъ: О мати ты, мать сыра земля! Всѣхъ ты тварей хуже осужденная, Дѣлами человѣческими оскверненная! Потерпи еще время моего пришествія страшнаго: Тогда ты, земля, возрадуешься: Убѣлю тебя снѣгу бѣлѣй, Прекрасный рай проращу %на тебѣ, Двѣты райскіе пущу по тебѣ...
— Ужъ и мастеръ же пѣть Герасимушко... Да и оба они—и Сав-ватій — оба хороши пѣвцы... Какъ хорошо службу поютъ! — Это, сказываютъ, въ роду у Персицкихъ господь... И отцы ихъ, ата-маньё,—у! пѣвуны же, сказываютъ, были на все войско... А вотъ симъ вьюношамъ Господь послалъ талантъ пустынножительства:—
не скорбятъ о прелестяхъ міра сего тлѣннаго, о родѣ своемъ, объ