способностью изменять произвольно выражение лица, он подошел к портрету и сделал вид задумчивой нежности. Он чувствовал, что то, чтò он скажет и сделает теперь — есть история. И ему казалось, что лучшее, чтò он может сделать теперь — это то, чтоб он с своим величием, вследствие которого сын его в бильбоке играл земным шаром, чтоб он выказал, в противуположность этого величия, самую простую отеческую нежность. Глаза его отуманились, он подвинулся, оглянулся на стул (стул подскочил под него) и сел на него против портрета. Один жест его, и все на цыпочках вышли, предоставляя самому себе и его чувству — великого человека.
Посидев несколько времени и дотронувшись, сам не зная для чего, до шероховатости блика портрета, он встал и опять позвал Боссе и дежурного. Он приказал вынести портрет пред палатку, чтобы не лишить старую гвардию, стоявшую около его палатки, счастья видеть Римского короля, сына и наследника их обожаемого государя.
Как он и ожидал, в то время, как он завтракал с господином Боссе, удостоившимся этой чести, пред палаткой слышались восторженные клики сбежавшихся к портрету офицеров и солдат старой гвардии.
— Vive l’Empereur! Vive le Roi de Rome! Vive l’Empereur![1] — слышались восторженные голоса.
После завтрака, Наполеон, в присутствии Боссе, продиктовал свой приказ по армии.
— Courte et énergique![2] — проговорил Наполеон, когда он прочел сам, написанную сразу без поправок, прокламацию. В приказе было:
«Воины! Вот сражение, которого вы столько желали. Победа зависит от вас. Она необходима для нас; она доставит нам всё нужное, удобные квартиры и скорое возвращение в отечество. Действуйте так, как вы действовали при Аустерлице, Фридланде, Витебске и Смоленске. Пусть позднейшее потомство с гордостью вспоминает о ваших подвигах в сей день. Да скажут о каждом из вас: он был в великой битве под Москвою!»
— De la Moskowa![3] — повторил Наполеон и, пригласив
- ↑ Да здравствует император! Да здравствует Римский король!
- ↑ Короткий и энергический!
- ↑ Под Москвою!
