и еще прежде было, и было, что она вспоминала, что это было. Соня зачем-то прошла в буфет, в конец залы. И это было точь в точь так же.
— Соня, что это? — крикнула Наташа, делая свое «ту-ить, ту-ить» на толстой струне. Соня подошла и прислушалась.
— Не знаю, — сказала она, как всегда робея перед теми странными разговорами, которые бывали между Nicolas и Наташей о разных бессмысленных тонкостях, которых она, Соня, не понимала. А ей особенно больно это было перед Nicolas, который, она видела, особенно ценил эти непонятные разговоры.
— Не знаю, — сказала она,[1] — буря! — сказала она, робко угадывая, боясь ошибиться. Соня всегда, когда заходили такие разговоры, испытывала совсем особенное от Nicolas и Наташи поэтическое удовольствие. Она не понимала, в чем они находят удовольствие и в этих разговорах и в музыке, но она чувствовала и верила, что тут совершается что-то хорошее, и с любимым Nicolas Соня[2] старалась усвоить себе это отражение. «Ну вот точно так робко она улыбнулась тогда, когда это уж было», — подумала Наташа, «и точно так же...».
— Нет, это хор, разве не слышишь: «ту-ить», «ту-ить»? — и Наташа допела, чтобы дать понять.
— Ты куда ходила? — спросила Наташа.
— Воду в рюмку переменить, я срисовываю узор мамаше. — Соня всегда бывала занята.
— A Nicolas где?
— Спит, кажется, в диванной.
— Поди, разбуди его, — сказала Наташа. — Я сейчас приду.[3]
Она посидела, подумала, что это значит, что всё это было, и, не разрешив этого вопроса и нисколько не сожалея о том, что не разрешила его: «Ах поскорее бы он приехал. Я так боюсь, что этого не будет. А главное: я стареюсь, вот что. Уж того, что теперь есть во мне...» ⟨Она⟩ встала, бросила гитару и пошла в гостиную.
Все домашние сидели уж за чайным столом; из гостей был дядюшка. Люди стояли вокруг стола. Наташа вошла и остановилась.
— А, вот она,— сказал Илья Андреевич. Наташа оглядывалась кругом.
— Что тебе надо? — спросила мать.
— Мужа надо. Дайте мне мужа, мама, дайте мне мужа, — закричала она своим грудным голосом, сквозь чуть заметную улыбку, точно таким голосом, каким она за обедом ребенком требовала пирожного. В первую секунду все были озадачены, испуганы этими словами, но сомнение продолжалось только одну секунду. Это было смешно, и все, даже лакеи и шут Настасья
- ↑ Зачеркнуто: робея — из «Девы Дуная».
- ↑ В рукописи описка: Наташа
- ↑ Зач.: и она всё делала «ту-ить, «ту-ить» и всё вспоминала. Она вспоминала, как детьми целовались Nicolas с Соней, подумала, как теперь он непременно поцелует ее руку.
