Эта страница не была вычитана
Берейтор неодобрительно посмотрел на[1] согнутые ноги[2] и пригнутое к луке огромное тело своего графа[3] и, сев на свою лошадь, приготовился сопутствовать.
— Нет, не надо,[4] оставайся, я один, — прошамкал Pierre. Во-первых, ему не хотелось иметь сзади себя этот укоризненный взгляд на свою посадку, а во-вторых, не подвергать берейтора тем опасностям, которым он[5] намерен был подвергать себя.[6]
- ↑ Зачеркнуто: наивно вывернутые
- ↑ След. шесть слов вписаны позднее.
- ↑ Зач. позднее: на напряженность корпуса и, сев на свою лошадь, хотел ехать за Ріеrr’ом. и вписано окончание фразы.
- ↑ След. три слова вписаны позднее.
- ↑ Зач.: твердо
- ↑ Позднее зач.: Pierre пустил свою лошадь — что будет, то будет — и, удержавшись на седле, остановился и успокоился. Pierre ⟨с той же методичностью⟩ верный попыткам методичности, которые были в нем, вероятно, потому, что в характере его всё было враждебно всякой методичности, сделал себе план и маршрут, куда и куда он должен ехать. ⟨Во-первых, в главный штаб,⟩ в главный штаб, по войскам и позициям, ночевать в Перновский полк к князю Андрею. Pierr’у многое было интересно в этом предстоящем сражении, как всегда и вечно было одним из самых интересных явлений жизни для мыслящего человека явлениевойны. Люди чужие убивают друг друга. Во-первых, как управляются все эти массы и подчиняются одной воле? Ріеrre был когда-то охотник до стратегических соображений, и тактическая сторона дела интересовала его. 2) Каким духом руководятся все эти массы? 3) И самое главное, вопрос для невоенного: что, был бы я трус или нет? Прежде всего Pierre направился в деревню Татаринову, где стоял Кутузов с главной квартирой. Как только Pierre выехал один верхом между войск с мыслью о том, что теперь ему уже нельзя отказаться от опасности, и о том, что каждую минуту может ожидать его, ему стало страшно за свое толстое, белое, нежное тело и, чтобы поддержать в себе мужество, он живо вспомнил то чувство патриотического воодушевления, в котором он находился в дворянском собрании, и под влиянием этого чувства почувствовал удовольствие в мысли показать, что всё — не только богатство, но и самая жизнь — вздор, в сравнении с чем-то. С чем? он не знал. Ни в войсках, которые проезжал Pierre, ни еще менее в Татариновой, где сосредоточивалось всё высшее и блестящее сословие армии, он не нашел этого настроения. По дороге он был, не доезжая Татариновой, в Бородине, которое было все ⟨обвалено⟩ загромождено вонявшими и работавшими ополченцами, он был остановлен толпой народа, впереди которой шли с пением попы. «О ду-ша-ах на-ших», пели священники и сзади солдаты несли икону. Pierre, сняв шляпу, остановился. Бывшие подле него рабочие весело бросили лопаты и побежали, крестясь, к шествию. Им, видно, весело было прервать тяжелую работу. Солдаты также подходили навстречу толпами и, сняв кивера, набожно крестились. Но Pierr’y очевидно было, что набожность солдат, ⟨не имела ничего общего с иконой⟩ с которой они встречали икону Смоленской божьей матери, которую носили перед сражением по полкам, не имела ничего общего с предстоящим сражением и патриотическим духом. Солдаты отходили, и ополченцы брались опять за лопату совершенно в том же расположении духа, в котором они оставляли их. Вместо зачеркнутого вписан на полях и между строками новый текст до конца варианта.
96
