Въ это воскресенье у Щетинина князь Луки Ивановича случилось несчастье. —
Лука Ивановичъ былъ стольникомъ въ молодыхъ годахъ при Царѣ Алексѣи Михаиловичѣ; но ужъ лѣтъ 30 жилъ въ своей Ефремовской вотчинѣ и выѣзжалъ только въ походы, когда высылали ратныхъ людей.
A выѣхалъ теперь въ Москву Кн. Лука Ивановичъ не одинъ, а самъ другъ съ сыномъ среднимъ, Никитой (у него было 3 сына: Петръ, Никита и Левъ) и не съ 10-ю, а 20-ю человѣками. —⟩
Въ это утро къ Князь Лукѣ Ивановичу пришелъ обозъ изъ вотчины, четыре подводы привезли овса, крупъ и три боченка меду стоялаго и поклонъ отъ Княгини старухи и отъ сыновей. Дворяне разставились въ 2-хъ верстахъ отъ Кожуховой деревни на полѣ у лѣса [?], ⟨кто въ ша⟩лашахъ плетеныхъ, кто въ шатрахъ полотняныхъ, кто промежду повозокъ ⟨подъ подвязанными оглоблями⟩. Князь Иванъ Лукичъ ночевалъ съ сыномъ на кошмахъ промежъ двухъ повозокъ. Оглобли были подвязаны кверху и накрыты кожами, а сзади завѣшены по шестамъ рогожами для затишья. —
Ивану Лукичу было далеко за 60 лѣтъ, въ курчавой русой бородкѣ его бѣлѣла сѣдинка на скулахъ, русые волоса его были рѣдки на вискахъ, но вились все еще мелкими кудряшками. Маковка у него была выстрижена, да ужъ и мало заростала, но онъ былъ румянъ, голубоглазъ и быстръ въ движеніяхъ.
Но старый Князь не бросалъ своей ухватки, какъ онъ самъ про себя говаривалъ. Огневый былъ человѣкъ. Маленькой, сухой, поворотливой, смѣлый, за что онъ ни брался, всякое дѣло кипѣло у него въ рукахъ. А ужъ разсказать, похвастать, обласкать, повеселить гостей, не было противъ него человѣка. Поглядѣть на него, подумалъ бы, что только у него[1] и было заботы, что повеселиться да погулять, a вмѣсто того, хотя не видать было, когда онъ успѣвалъ дѣла дѣлать, и на воеводствѣ (лѣтъ 30 назадъ онъ былъ воеводой въ Каширѣ), и у себя въ вотчинахъ, и на службѣ на походахъ у Князя Ивана Лукича всякое дѣло спорилось, и подвластные и любили, и боялись его.
На зорькѣ Иванъ Лукичъ вскочилъ съ войлоку, надѣлъ старые стоптанные желтые сапоги на босу ногу, накинулъ шубу лисью на рубашку, на красную шитую золотомъ тафью надѣлъ шапочку лисью, кликнулъ Ѳедотку, старика[2] холопа, и пошелъ мыться къ кухнѣ. Тамъ онъ скинулъ шубу, засучилъ рукава на сухихъ съ буграми черныхъ мясовъ рукахъ и зачалъ полоскаться, мыться, фыркать. Всю голову себѣ облилъ и раскурчавилъ волоса и бороду; накинулъ шубу, перекрестился и пошелъ къ обозу. Тамъ онъ сѣлъ на телѣгу, одной ногой упершись
- ↑ Со cлов: у него кончая: Ѳедотку, старика на полях написано: ноги, гусемъ у старика. Молодой новая служба
- ↑ Со cлов: у него кончая: Ѳедотку, старика на полях написано: ноги, гусемъ у старика. Молодой новая служба
