вспоены, намъ міръ забывать нельзя. Не мы съ своей головы вздумали на новыя мѣста идти. На то царскій указъ былъ, чтобы селился христіанскій народъ на татарскія земли. Положилъ намъ Богъ на душу идти — мы собрались и у міра спросились. Мы не тайкомъ шли, мы спрашивались. Что міръ приказалъ, то мы исполняли. Мы себя очистили, за годъ внесли, послѣдніе животы пораспродали. — Кто же заплатилъ? Я да дядя Дементій. Мы за всѣхъ отдали. Что пòтомъ да кровью собирали, послѣднее отдали за товарищей. Титъ Семенычъ говоритъ: «Вы, молъ, уйдете, а за васъ плати подати да рекрутства отбывай». Неправда, Титъ Семенычъ. Кто уходитъ? Дядя Дементій съ достаткомъ да я, можетъ тоже, пока Богъ грѣхамъ терпѣлъ, плателыцикъ былъ, а то кто же идетъ? Козловъ, Макарычевъ, Болхинъ Гаврюха да Савостьянъ. Что же, они развѣ дома плательщики были? И прежде за нихъ платили, а теперь мы вамъ за нихъ сполна выплатили. А что насчетъ рекрутства, то невѣрно. Мы развѣ изъ Россіи куда уйдемъ, мы тамъ, если Богъ позволитъ живыми быть, тамъ отбывать будемъ, a здѣсь наши души сложатся. Міръ православный, не накладывайте намъ тяготу лишнюю, грѣхъ будетъ. Что же намъ развѣ послѣдніе повозки да коней продать, такъ съ чѣмъ же и пойдемъ, а мы всѣ тутъ.
— Богъ съ ними. Грѣхъ, ребята! Что дѣло, то дѣло, — заговорили въ народѣ.
— Какъ же всѣ тутъ — заговорилъ, еще мрачнѣе хмурясь Титъ. — Дементій, небось, 100 колодокъ пчелъ продалъ. Я чай, сундукъ денегъ везетъ. Да что и говорить, мнѣ его денегъ не нужно. Дай Богъ ему. А только не пошелъ бы онъ на новыя мѣста, чего ему идти? Первый дворъ на селѣ былъ. Мы знаемъ, зачѣмъ онъ идетъ. Кабы у него не было 3-хъ сыновъ на очереди, онъ бы не пошелъ, а онъ нынче уйдетъ, а осенью за моего сына возьмутся, а не за моего, за другого черезъ очередь. Толкуй, ты!
— Оно дѣло! Дядя Дементей, небось, догадливъ. Что дѣло, то дѣло. Онъ очисти рекрутчину и иди, — заговорили въ народѣ. —
— Грѣхъ будетъ, православные!..
— Да вотъ грѣхъ. Онъ гдѣ, дядя Дементей? Чего онъ не пришелъ, — заговорилъ Титъ.
Толпа отъ угла стала раздвигаться. Дядя Дементей сидѣлъ на углу, на завалинкѣ, облокотясь на костыль, и слушалъ. Онъ всталъ во весь свой высокій ростъ и, опустивъ голову, хромая, вышелъ въ кругъ. Онъ снялъ большую старинную шапку съ сѣдѣвшихъ густыхъ волосъ и поклонился.
— Я здѣся, старички, — сказалъ онъ тихимъ, кроткимъ голосомъ.
Титъ замолчалъ, отступивъ, и всѣ молчали.
— Что жъ, старички, даете выпускъ или нѣтъ? — сказалъ онъ.
