могла. Куда? зачѣмъ? чего они хотятъ? Мать ничего не понимала. Если она и понимала что, то то, что она понимала, ужасало ее, показывая ей, что она не могла идти съ этими юношами, чтобы руководить ихъ туда, куда влекло ихъ.
Про несчастье свое она узнала въ Москвѣ. Это было въ началѣ Іюня 1818 года. Въ этомъ 1818 году они съ мужемъ и дѣтьми дожили въ Москвѣ до начала іюня. Мальчики сдавали экзамены. Передъ концомъ экзаменовъ Князь Василій Ѳедоровичъ уѣхалъ въ Новгородъ окончить покупку Голицынскаго имѣнія и осмотрѣть свое родовое, то, къ которому онъ прикупалъ Голицынское имѣніе. Онъ къ 15-му долженъ былъ вернуться, чтобы со всѣмъ семействомъ ѣхать въ Орловскую деревню, гдѣ они всегда проводили лѣто. Княгиня Марья Яковлевна была въ комнатѣ свекрови, старой 80-тилѣтней старушки, жившей съ сыномъ, и присутствовала при, всегда нѣсколько больныхъ материнскому сердцу, предпочтительныхъ ласкахъ, которыя бабушка оказывала старшему внуку Сашѣ. Оба юноши, вернувшись съ экзаменовъ, были въ комнатѣ бабушки. — Старшій сидѣлъ подлѣ бабушки и старался понятно и ловко отвѣчать на странные вопросы бабушки, разспрашивавшей объ экзаменѣ, и беспрестанно оглядывался на мать. Онъ понималъ, казалось, непріятное чувство матери за то, что бабушка говорила только съ нимъ, и старался разсказать про брата. Мать видѣла это и цѣнила его за это, но все-таки ей милѣй былъ этотъ здоровый, налитой кровью Ѳедя, который хмурился, мялъ руками все, что попадалось, и, казалось, только ждалъ того, когда имъ можно будетъ уйти. Мать видѣла это и думала: Саша хорошъ, разумѣется, онъ и добръ и уменъ, но онъ найдется, онъ сумѣетъ, и его всѣ полюбятъ, a Ѳедю никто, кромѣ меня, не понимаетъ. Всякій на его мѣстѣ завидовалъ бы брату, а у него и мѣста нѣтъ въ сердцѣ для зависти, — онъ только всѣхъ любитъ. —
— Ты, батюшка, мой табакъ не просыпай, — обратилась къ нему бабушка, протягивая старческую, съ узловатыми сизыми жилами [руку] къ табатеркѣ, которой онъ игралъ.
Онъ хотѣлъ подхватить падающую табатерку, но она проскользнула, и онъ поймалъ ее, прижавъ подбородкомъ къ столу.
— Вотъ ты бы лучше учился какъ братъ, а то все балуешься, — сказала она.
Ѳедя хотѣлъ отвѣчать, но ему такъ смѣшно показалось, какъ онъ удержалъ табакерку; что онъ засмѣялся, отъ смѣха чихнулъ и засмѣялся еще больше; взглянулъ на мать. Мать не могла не улыбнуться, и онъ залился хохотомъ, который невольно сообщился брату, матери и потомъ самой бабушкѣ и горничной Дашѣ, которая всегда съ вязаньемъ сидѣла у бабушки. —
— Вѣчно шалости! Даша, убери табакъ, — утирая слезы смѣха, сказала бабушка.
Въ это самое время Марья Яковлевна услыхала скрипъ
