Ребенка нашелъ ночной караульщикъ. Отстоявъ ночь у амбаров, онъ вышелъ со двора черезъ рощу осмотрѣть замки у риги. И тутъ то у бани увидалъ, что женщина побѣжала отъ него прочь. На соломѣ онъ нашелъ младенца.
Караулыцикъ кликнулъ старосту.
— И есть младенецъ, — сказалъ староста, развернувъ биркой дерюжку.
— Вотъ чудо-то, и волосатый какой. Весь обросъ, какъ гривой точно. —
— Пойти бабъ скликать, — сказалъ староста. — Вотъ она зачѣмъ, подлая, приходила. — И староста пошелъ въ черную избу, но по дорогѣ встрѣтилъ Акулину Ипатовну, Земскаго жену, и сказалъ ей. Земщиха позвала кухарку и пошла къ банѣ.
— Ребенокъ былъ[1] не повитой и съ мѣстомъ, но былъ живъ. Кромѣ старосты и караульщика и женщинъ столпилось вокругъ ребенка народа много. Все судили, чей бы такой былъ ребенокъ. Одни говорили: дальній, чужой, другіе говорили: здѣшній; староста угадывалъ, что зарѣчинскій. Онъ угадывалъ по дерюжкѣ, говоря, что это заведенье, дерюжки изъ оческовъ ткать, только у зарѣчинскихъ завелось и что на это самые пакостники эти однодворцы.[2]
— Чтоже, бабы, возьмите что-ли младенца-то. Надо прибрать,
- ↑ Зачеркнуто: некрещеный, креста на немъ не было, ни рубашенки. Видно было, что онъ недавно рожденъ. Недавно отнята пуповина и ниченкой перевязана.
- ↑ Зач.: Камердинеръ разсказывалъ, какъ они увидали бабу въ лѣсу и какъ отъ нея какъ полымемъ пахнуло, какъ она побѣжала. Калмыченокъ когда его спрашивали, какая она изъ себя, говорилъ, что она большущая, здоровенная и рыжая.
