Николай дернул шеей и задумался.
— Да расскажи мне, что делается в Покровском? Что, дом всё стоит, и березы, и наша классная? А Филипп садовник, неужели жив? Как я помню беседку и диван! Да смотри же, ничего не переменяй в доме, но скорее женись и опять заведи то же, что было. Я тогда приеду к тебе, если твоя жена будет хорошая.
— Да приезжай теперь ко мне, — сказал Левин. — Как бы мы хорошо устроились!
— Я бы приехал к тебе, если бы знал, что не найду Сергея Иваныча.
— Ты его не найдешь. Я живу совершенно независимо от него.
— Да, но, как ни говори, ты должен выбрать между мною и им, — сказал он, робко глядя в глаза брату. Эта робость тронула Константина.
— Если хочешь знать всю мою исповедь в этом отношении, я скажу тебе, что в вашей ссоре с Сергеем Иванычем я не беру ни той, ни другой стороны. Вы оба неправы. Ты неправ более внешним образом, а он более внутренно.
— А, а! Ты понял это, ты понял это? —радостно закричал Николай.
— Но я, лично, если ты хочешь знать, больше дорожу дружбой с тобой, потому что...
— Почему, почему?
Константин не мог сказать, что он дорожит потому, что Николай несчастен и ему нужна дружба. Но Николай понял, что он хотел сказать именно это, и нахмурившись взялся опять за водку.
— Будет, Николай Дмитрич! — сказала Марья Николаевна, протягивая пухлую обнаженную руку к графинчику.
— Пусти! Не приставай! Прибью! — крикнул он.
Марья Николаевна улыбнулась кроткою и доброю улыбкой, которая сообщилась и Николаю, и приняла водку.
— Да ты думаешь, она ничего не понимает? — сказал Николай. — Она всё это понимает лучше всех нас. Правда, что есть в ней что-то хорошее, милое?
— Вы никогда прежде не были в Москве? — сказал ей Константин, чтобы сказать что-нибудь.
— Да не говори ей вы. Она этого боится. Ей никто, кроме мирового судьи, когда ее судили за то, что она хотела уйти из дома