было для нея главной причиной моральныхъ страданій. Одна Любочка въ то время, о которомъ я говорю, кажется, понимала горе Мими и старалась утѣшать ее.
Володя въ эту зиму ѣздилъ раза 3 на балы большихъ и, кажется, съ тѣхъ поръ окончательно презиралъ меня и не сообщалъ мнѣ своихъ чувствъ и мыслей. Несмотря на то, я зналъ, что онъ въ серединѣ зимы былъ влюбленъ въ одну бѣлокурую дѣвицу, и что дѣвица эта тоже была расположена къ нему. Это я узналъ по кошельку, который ему связала эта дѣвица, который при мнѣ онъ покрывалъ поцѣлуями и, по разсказамъ Дубкова, который имѣлъ страсть разбалтывать все, что другіе желали держать втайнѣ. Я помню, какъ меня поразило необыкновенно самостоятельное выраженіе лица, увѣренность въ движеньяхъ и счастливые глаза Володи въ тотъ день, какъ съ нимъ случилось это. Помню, какъ меня удивила такая перемѣна, и какъ я самъ желалъ, глядя на него, поскорѣе испытать такое же чувство. Мнѣ былъ въ то время 16-й годъ въ исходѣ, я готовился къ Университету, занимался неохотно, больше шлялся безъ всякой видимой цѣли по коридорамъ, упражнялся гимнастикой, мечтая сдѣлаться первымъ силачемъ въ мирѣ, изрѣдка сходилъ внизъ, съ отвращеніемъ слушалъ въ тысячный разъ ту же сонату или вальсъ, которые стучали на фортепьяно Любочка или Катенька, или ходилъ въ комнату Володи, когда у него были гости, и смотрѣлъ на нихъ. Нехлюдовъ, который готовился къ экзамену, какъ онъ все дѣлалъ, съ страстью, теперь рѣдко видался со мной, такъ что я жилъ безъ мысли, цѣли, желанья, наклонностей, только изрѣдка занимаясь метафизическими размышленіями о назначеніи человѣка, будущей жизни и т. п., но воображаемыя открытія, которыя я дѣ- лалъ въ области мысли, уже мало занимали меня. Мнѣ хотѣлось скорѣе жить и прикладывать къ жизни свои открытія и быть свободну такъ, какъ Володя. Больше всего въ томъ, что дѣлалъ Володя, прельщали меня однако свѣтскія удовольствія. Мысли о томъ, чтобы танцовать на балѣ визави съ адъютантомъ, пожать руку Генералу, поѣхать обѣдать къ Князю, а вечеромъ чай пить къ Графинѣ и вообще быть въ высшемъ обществѣ и «un jeune homme très comme il faut» — эти мысли приводили меня въ восторгъ. Это такъ меня занимало въ то время, что всѣ люди подраздѣлялись у меня на два: comme il faut и не comme il faut, и въ камлотовой шинели, какъ учителя мои и Грапъ съ сыномъ, были для меня почти не люди, которыхъ я презиралъ отъ души, не смотря на то, что мысли о нравственномъ достоинствѣ и равенствѣ давно приходили мнѣ. Я даже мечталъ, что, ежели мнѣ вдругъ наступитъ на ногу какой-нибудь manant[1] этакой, какъ я ему скажу, что, ежели бы онъ былъ мнѣ равной, то я бы раздѣлался съ нимъ, но ему я могу
- ↑ [нахал]
