— Ахъ, Боже мой! — сдѣлавъ энергическій жестъ нетерпѣнія, вскрикнулъ почти Вронской. Онъ хотѣлъ сказать, что послѣ неизбѣжной, по его мнѣнію, дуэли это не могло продолжаться, но сказалъ другое: — не можетъ продолжаться это мучительное, унизительное положеніе.
— Для кого унизительное положеніе?
— Для всѣхъ и больше всѣхъ для васъ,[1] — сказалъ Вронской.[2]
— Ты говоришь, унизительно... Не говори этаго. Эти слова не имѣютъ для меня смысла теперь, — говорила Анна дрожащимъ отъ волненія голосомъ. — Ты пойми, что для меня, съ того дня, какъ я полюбила тебя, все, все перемѣнилось. Если [бы] ты зналъ, до какой степени перемѣнилось, — сказала она, безъ боли теперь вспомнивъ о своемъ охлажденіи къ сыну. — То, что прежде мнѣ представлялось важнымъ, теперь для меня — ничего. Для меня одно и одно — это твоя любовь. Если она моя, то я чувствую себя такъ высоко, такъ твердо, что ничто не можетъ быть для меня унизительнымъ. Никакое положеніе. Развѣ я люблю такъ, какъ любятъ эти женщины, для забавы, смѣясь любятъ. Я все отдала... зачѣмъ? я не знаю. Но я не могла иначе, и для меня ничто не можетъ быть унизительнымъ. Я счастлива и горда. Развѣ мнѣ не все равно.[3] Я нынче утромъ уже уложилась, чтобы уѣхать съ сыномъ. Но онъ не хочетъ отдать сына. Мнѣ все равно. Я буду жить съ нимъ, и это положение не можетъ меня унизить, пока у меня есть твоя любовь.⟩
Вронской видѣлъ, что она неестественно взволнована. Онъ не понималъ, что это волненіе, эти самонадѣянныя слова были тотъ самый стыдъ, который мучалъ ее и который выражался теперь словами гордости. Онъ, стараясь успокоить ее, оглянулся, взялъ ея руку и поцѣловалъ.
— Но зачѣмъ же жить съ нимъ въ одномъ домѣ? Этаго не будетъ, — сказалъ онъ.
- ↑ Зачеркнуто: для которой я отдалъ жизнь и не беру и не возьму ее назадъ,
- ↑ Зач.: съ такимъ искреннимъ, сильнымъ жестомъ, что Анна, какъ бы отдохнувъ отъ страха ожиданія, успокоительно вздохнула, и она улыбнулась.
- ↑ Зач.: что я буду съ нимъ въ одномъ домѣ? Онъ не существуетъ для меня.
