— Ну что заводъ? — спросила Кити.
— Такъ хорошъ будетъ, и это мое изобрѣтеніе такъ упроститъ дѣло, что я....
— Только бы ты отдалъ его въ аренду, — сказала Кити, — было бы превосходно.
— Вотъ упрямство. Мы живемъ заводомъ, — обратился онъ къ belle mère.[1] — Я могу получать 12 тысячъ, а аренда 3 тысячи.
— Да, «могу». Но мы получаемъ только убытокъ....
— Ну, хорошо, хорошо, — съ досадой сказалъ онъ. — Однако не пора ли посылать за Стивой?
— Да, пора, — сказала Долли. — Я бы поѣхала, да мнѣ съ Федей — (старшій сынъ) — хочется заняться. А то каждый день что нибудь помѣшаетъ.
Дарья Александровна сама выучила грамматику Кюнера и учила Гришу до латинскому.
— Поѣзжай, Долли, я займусь.
Съ тѣхъ поръ какъ онъ былъ женатъ, онъ въ первый разъ въ жизни черезъ очки своей жены увидалъ одну половину міра, женскую, такою, какая она есть въ самомъ дѣлѣ, а не такою, какою она кажется. И первое лицо во всей дѣйствительности, которое онъ увидалъ такой, была его belle soeur. Онъ узналъ ужасы невѣрности, пьянства, мотовства, грубости Степана Аркадьича, и Долли въ ея настоящемъ свѣтѣ изъ простой, доброй и какой то забитой, незначительной женщины выросла въ героиню, въ прелестную женщину, въ которой онъ узнавалъ тѣ же дорогія ему въ своей женѣ черты, и онъ испытывалъ къ ней, кромѣ любви, набожное чувство уваженія и всѣми средствами старался ей быть полезнымъ.
— О нѣтъ, ты такъ добръ, уже столько занимаешься съ нимъ. A тебѣ столько дѣла. Да и пожалуй, онъ не пріѣдетъ. Здѣсь ничего пустой экипажъ, но на станціи непріятно.
— Не ѣздите, посидимъ еще, побесѣдуемъ, — сказала Марья Николаевна.
— Да, правда, что дѣло на меня такъ и липнетъ, — сказалъ[2] Левинъ, — прежде бывало тяготился свободой и досугомъ, а теперь со всѣхъ сторонъ.
— Ну ужъ мое, ты какъ хочешь, — сказала Марья Николаевна, — съѣзди въ Пирогово и устрой, это ужъ ты долженъ.
— Это то сдѣлаю для себя: тамъ болото, и мы съ Стивой вмѣстѣ поѣдемъ.
— Ну что,[3] тетинька, готово? — сказала Кити.
— Переварила, мой другъ. Тебя заслушалась; впрочемъ, лучше, не обсахарится, и сдѣлай ты, пожалуйста, по моему совѣту: съ ромомъ бумажку.
