такъ, но всѣ заняты своимъ. Наконецъ разошлись. Ордынцевъ ходилъ. «Какъ мнѣ идти къ ней, что сказать? Убить ее». А она, испуганная, раздѣвалась одна и тоже думала: «Какъ мнѣ сказать ему. Точно я виноватая, когда я не могу быть виновата». Они просидѣли порознь до свѣта. Она вышла въ кофтѣ.
— Миша, что ты?
— Ты знаешь, — мертвымъ голосомъ. — Тебѣ надо говорить.
— Да что мнѣ говорить, я не знаю.[1]
— То что ты ходила встрѣчать сво....
— Миша, не оскорбляй меня. Я видѣла, что ты такъ, но я не вѣрила себѣ. Если я не говорю..
— Оттого что тебѣ все равно.
— Нѣтъ, это такъ быть не можетъ.
Все тихимъ, злымъ шопотомъ.
— Я этого не могу переносить.
— Такъ, стало быть, ты думалъ. Это гадко, оскорбительно. Стало быть, я не могу быть въ Москвѣ, потому что я его встрѣчу. — И нервы ее разстроились. — Да я не могу...
— Ну говори, что и какъ было.
— Ахъ, ты [1 неразобр.]
— Виноватъ.
— Я [1 неразобр.] и не думала.
Долго шло и кончилось слезами, и любовь больше прежней. Утромъ за чаемъ веселые, добрые оба.
Послѣ того какъ Долли уѣхала, Удашевъ пришелъ къ женѣ.
— Она какая то притворная и кислая, твой другъ. И что за манера совѣтовать не отдавать визита; я самъ знаю, что дѣлать. И твой братъ почему не пріѣхалъ?[2]
— Нѣтъ, она не знаетъ, какъ вести себя.
— Но это глупо. Я былъ въ Москвѣ, и всѣ о тебѣ спрашивали. — Онъ помолчалъ. — А мнѣ нужно будетъ ѣхать послѣ завтра, надо привезти тренера.
— Ты лучше поѣзжай нынче, сейчасъ, и оставайся.
— Ахъ, что ты такъ раздражительна.
— Да ты самъ говоришь, что Долли глупо себя ведетъ, это не успокоиваетъ.
— Отчего же тебя огорчаетъ, что я поѣду?
— Нисколько. Это естественно. Я для тебя maitresse.[3] Къ ней пріѣзжаютъ, когда нужно, и опять уѣзжаютъ.
- ↑ Рядом поперек полей и ниже написано: [1] Онъ оскорбилъ ее, она плачетъ. [2] Онъ былъ жалокъ самъ себѣ и просилъ, чтобы она успокоила, выговорила. [3] Чтожъ, барышнямъ сказать нельзя. [4] Маркевичъ.
- ↑ Зачеркнуто: Дура
- ↑ [любовница.]
