спать. Напротивъ, какъ большей частью съ ребенкомъ у груди, она чувствовала всю свою душу, и самыя ясныя, несомнѣнныя чувства поднимались в ней.
«Разумѣется, онъ все понимаетъ, — думала она про него. — Вотъ именно все то, что понимаетъ, старается съ такимъ трудомъ понять теперь Костя. Да, гости! Я и рада, что они пріѣхали, и боюсь за Костю», думала она.
Съ тѣхъ поръ какъ она полюбила Левина, она узнала его — узнала всю его душу. И она полюбила ее, потому, что знала и видѣла, что эта душа была хорошая. Но съ тѣхъ поръ какъ она вышла за него, по мѣрѣ того какъ она болѣе и болѣе сближалась съ нимъ, она болѣе и болѣе удивлялась на[1] тѣ странныя черты, которыя были въ этой душѣ и такъ противурѣчили самой душѣ. Почему то онъ не вѣрилъ, говорилъ, что не можетъ вѣрить, иногда съ какой то злобой и гордостью говорилъ, почему это невозможно ему. Но зачѣмъ же онъ говорилъ про это, если это мучало его? И какже онъ могъ, бывши такимъ, какимъ онъ былъ, не вѣрить? Во что же онъ вѣрилъ? Всѣ эти вопросы много разъ приходили ей, но она никогда не дѣлала ихъ ему. Она считала себя до такой степени мало умной и образованной, что она не позволяла себѣ ни съ кѣмъ, тѣмъ болѣе съ нимъ, котораго она считала такимъ умнымъ, говорить про это. Кромѣ того, ей говорило внутреннее чувство, что про это не надо говорить. «Про это надо молчать, — говорила она себѣ. — Онъ такой же, какъ я, еще лучше, гораздо лучше меня. Стало быть, онъ христіанинъ. А если онъ говоритъ, что нѣтъ, то это дурная привычка, желанье спорить. Но это пройдетъ, это не важно, — думала она, — тѣмъ болѣе что въ послѣднее время, въ особенности послѣ родовъ, онъ сталъ больше и больше измѣняться».
Это противурѣчіе съ самимъ собою мучало его больше и больше. Онъ безпрестанно говорилъ съ нею (она знала, что говорить съ нею было для него тоже, что говорить съ самимъ собою) о томъ, почему онъ не можетъ вѣрить, и о томъ, какъ это мучаетъ его, и даже говорилъ ей тѣ доводы, по которымъ онъ хочетъ заставить себя вѣрить. Она не возражала ему, не подтверждала его и не противурѣчила ему. Она избѣгала этихъ разговоровъ, но съ твердой увѣренностью, что онъ придетъ къ ней, слѣдила за нимъ. Она видѣла, что и въ Москвѣ и особенно первое время весны, когда они вернулись въ деревню, онъ былъ поглощенъ чтеніемъ и мыслями, которые занимали его и прежде, но теперь страстно занимали его. Она не могла понять путей, по которымъ ему нужно было читать философію Шопенгауера, Вундта и сочиненія Хомякова, но она видѣла, что все это имѣло одну и ту же цѣль, и страстно слѣдила за нимъ, хотя и поражала и огорчала его своимъ равнодушіемъ къ доводамъ, съ которыми онъ приходилъ къ ней. Она не понимала, къ чему ему нужно
- ↑ Зачеркнуто: ту мучительную неясность
