Сестра плакала о своихъ воробьяхъ и послѣдняго воробья стала кормить одна, а мы только смотрѣли. Послѣдній — пятый воробушекъ былъ весёлый, здоровый и живой; мы называли его Живчикомъ
Этотъ живчикъ жилъ такъ долго, что уже сталъ летать и знать свою кличку.
Когда, бывало, сестра закричитъ: Живчикъ, Живчикъ! онъ прилетитъ, сядетъ ей на плечо, на голову или на руку, и она его кормитъ.
Потомъ онъ выросъ и сталъ самъ кормиться. Онъ жилъ у насъ въ горницѣ, на верху, улеталъ иногда въ окно, но всегда прилеталъ ночевать на своё мѣсто въ коробокъ.
Разъ онъ утромъ никуда не полетѣлъ изъ своего коробка; перья у него стали мокрыя и онъ ихъ растолырилъ, какъ и другiе воробьи, когда они умирали. Сестра не отходила отъ Живчика, ходила за нимъ; но онъ ничего не ѣлъ и не пилъ.
Три дня онъ былъ боленъ и на четвёртый умеръ. Когда мы увидѣли его мёртвымъ, на спинкѣ, съ подкорюченными лапками, мы всѣ три сестры стали такъ плакать, что мать прибѣжала на верхъ узнать, чтó случилось. Когда она вошла, она увидала на столѣ мёртваго воробья и поняла наше горе. Сестра нѣсколько дней не ѣла, не играла, а всё плакала.
Живчика мы завернули въ наши самые лучшіе лоскутки, положили въ деревянный ящичекъ и зарыли въ саду, въ ямкѣ. Потомъ сдѣлали надъ его могилкой бугорокъ и положили камушекъ.
