— Или ты слыхалъ, Семенычъ, прежде про это дѣло, или видалъ меня прежде?
— «Какъ не слыхать! Земля слухомъ полнится. Да давно ужь дѣло было; чтó и слыхалъ, то забылъ», сказалъ Макаръ Семёновъ.
— «Можетъ слыхалъ, кто купца убилъ?» спросилъ Аксёновъ.
Макаръ Семёновъ засмѣялся и сказалъ:
— Да видно тотъ убилъ, у кого ножикъ въ мѣшкѣ нашёлся. Если кто и подсунулъ тебѣ ножикъ, не пойманъ — не воръ. Да и какъ же тебѣ ножикъ въ мѣшокъ сунуть? Вѣдь онъ у тебя въ головахъ стоялъ? Ты бы услыхалъ.
Какъ только Аксёновъ услыхалъ эти слова, онъ подумалъ, что этотъ самый человѣкъ убилъ купца. Онъ всталъ и отошёлъ прочь. Всю эту ночь Аксёновъ не могъ заснуть. Нашла на него скука и стало ему представлятся: то представлялась ему его жена, такою, какою она была, когда провожала его въ послѣдній разъ на ярмарку. Такъ и видѣлъ онъ её, какъ живую, и видѣлъ ея лицо и глаза, и слышалъ, какъ она говорила ему и смѣялась. Потомъ представлялись ему дѣти, такія, какія они были тогда — маленькія, одинъ въ шубкѣ, другой у груди. И себя онъ вспоминалъ, какимъ онъ былъ тогда — весёлымъ, молодымъ; вспоминалъ, какъ онъ сидѣлъ на крылечкѣ на постояломъ дворѣ, гдѣ его взяли, и игралъ на гитарѣ, — и какъ у него на душѣ весело было тогда. И вспомнилъ лобное мѣсто, гдѣ его сѣкли, и палача, и народъ кругомъ, и цѣпи, и колодниковъ, и всю 26-ти-лѣтнюю осторожную жизнь, и свою старость вспомнилъ. И такая скука
