Замолчали они, переводчикъ говоритъ:
— Хозяину выкупа мало 500 рублей. Онъ самъ за тебя 200 рублей заплатилъ. Ему Кази-Мугамедъ былъ долженъ. Онъ тебя за долгъ взялъ. Три тысячи рублей, меньше нельзя пустить. А не напишешь, въ яму посадятъ, наказывать будутъ плетью.
«Эхъ», думаетъ Жилинъ, «съ ними что робѣть, то хуже». Вскочилъ на ноги и говоритъ:
— А ты ему, собакѣ, скажи, что если онъ меня пугать хочетъ, такъ ни копѣйки-жъ не дамъ, да и писать не стану. Не боялся, да и не буду бояться васъ, собакъ!
Пересказалъ — переводчикъ, опять заговорили всѣ вдругъ.
Долго лопотали, вскочилъ черный, подошелъ къ Жилину
— «Урусъ», говоритъ, «джигитъ, джигитъ Урусъ!»
Джигитъ по ихнему значить «молодецъ». И самъ смѣется; сказалъ что-то переводчику, а переводчикъ говоритъ.
— Тысячу рублей дай.
Жилинъ сталъ на своемъ: — «Больше 500 рублей не дамъ. А убьете, — ничего не возьмете».
Поговорили татары, послали куда-то работника, а сами то на Жилина, то на дверь поглядываютъ. Пришелъ работникъ и идетъ за нимъ человѣкъ какой-то, толстый, босикомъ и ободранный; на ногѣ тоже колодка.
Такъ и ахнулъ Жилинъ — узналъ Костылина. И его поймали. Посадили ихъ рядомъ; стали они разсказывать другъ другу, а татары молчатъ, смотрятъ. Разсказалъ
