Поднялись на гору. Такъ и есть — лѣсъ. Вошли въ лѣсъ, — по колючкамъ изодрали все платье послѣднее. Напали на дорожку въ лѣсу. Идутъ.
— «Стой!» Затопало копытами по дорогѣ. Остановились, слушаютъ. Потопало какъ лошадь и остановилось. Тронулись они — опять затопало. Они остановятся — и оно остановится. Подползъ Жилинъ, смотритъ на свѣтъ по дорогѣ, — стоитъ что-то. Лошадь не лошадь, и на лошади что-то чудное, на человѣка не похоже. Фыркнуло — слышитъ. «Что за чудо!» Свиснулъ Жилинъ потихоньку, — какъ шаркнетъ съ дороги въ лѣсъ и затрещало по лѣсу, — точно буря летитъ, сучья ломаетъ.
Костылинъ такъ и упалъ со страху. А Жилинъ смѣется, говоритъ:
— Это олень. Слышишь — какъ рогами лѣсъ ломитъ? Мы его боимся, а онъ насъ боится.
Пошли дальше. Ужъ высожары спускаться стали, до утра не далеко. А туда ли идутъ, нѣтъ ли, — не знаютъ. Думается такъ Жилину, что по этой самой дорогѣ его везли, и что до своихъ верстъ десять еще будетъ, — a примѣты вѣрной нѣтъ, да и ночью не разберешь. Вышли на полянку. Костылинъ сѣлъ и говоритъ:
— Какъ хочешь, а я не дойду, — у меня ноги не идутъ.
Сталъ его Жилинъ уговаривать.
— Нѣтъ, говоритъ, — не дойду, не могу.
Разсердился Жилинъ, плюнулъ, обругалъ его.
— Такъ я же одинъ уйду, — прощай!
Костылинъ вскочилъ, пошелъ. Прошли они версты
