четыре. Туманъ въ лѣсу еще гуще сѣлъ, ничего не видать передъ собой, и звѣзды ужъ чуть видны.
Вдругъ слышатъ — впереди топаетъ лошадь. Слышно — подковами за камни цѣпляется. Легъ Жилинъ на брюхо, сталъ по землѣ слушать.
— Такъ и есть, — сюда, къ намъ, конный ѣдетъ!
Сбѣжали они съ дороги, сѣли въ кусты, и ждутъ. Жилинъ подползъ къ дорогѣ, смотритъ — верховой татаринъ ѣдетъ, корову гонитъ, самъ себѣ подъ носъ мурлычетъ что-то. Проѣхалъ татаринъ. Жилинъ вернулся къ Костылину.
— Ну, пронесъ Богъ, — вставай, пойдемъ.
Сталъ Костылинъ вставать и упалъ.
— Не могу, — ей Богу, не могу; силъ моихъ нѣтъ.
Мужчина грузный, пухлый, запотѣлъ; да какъ обхватило его въ лѣсу туманомъ холоднымъ, да ноги ободраны, — онъ и разсолодѣлъ. Сталъ его Жилинъ силой поднимать. Какъ закричитъ Костылинъ:
— Ой, больно!
Жилинъ такъ и обмеръ.
—«Что кричишь? Вѣдь татаринъ близко, —услышитъ». А самъ думаетъ: «Онъ и вправду разслабъ; чтó мнѣ съ нимъ дѣлать? Бросить товарища не годится».
— Ну, говоритъ, вставай, садись на закорки, — снесу, коли ужъ идти не можешь.
Подсадилъ на себя Костылина, подхватилъ руками подъ ляжки, вышелъ на дорогу, поволокъ.
— Только, говоритъ, не дави ты меня руками за глотку, ради Христа. За плечи держись.
Тяжело Жилину, — ноги тоже въ крови и уморился.
