Вооставление грехов: страдания и смерть единородного сына своего Бог отец принял как жертву умилостивительную за грехи всего рода человеческого, которые посему и прощаются всем верующим во Христа и, по сей вере, причащающимся пречистого тела и крови его.
От плода сего виноградного: т. е. вина. До того дня, или времени, когда буду пить и пр. Поелику он беседовал с учениками о страдании и кресте, то опять говорит и о воскресении, упомянувши о царстве и назвавши, таким образом, свое воскресение. Свое воскресение справедливо называет царствием, ибо тогда он упразднил смерть, явившись истинным царем. Но для чего он пил по воскресении? Для того, чтобы люди грубые не почли воскресение призраком, ибо многие поставляли это призраком воскресения... Итак, дабы показать ученикам, что они ясно увидят его по воскресении, что он опять будет с ними и что они сами будут свидетелями события и посредством видения и посредством дел, для сего говорит: когда буду пить с вами новое вино: при вашем свидетельстве, ибо вы увидите меня по воскресении. А что значит новое? Новым, т. е. необыкновенным образом, не в теле, подверженном страданию, но бессмертном, нетленном и не имеющем нужды в пище. Или можешь понимать так: новое питие есть откровение тайн Божиих. Христос сам обещается пить их вместе с нами в том смысле, что нашу пользу почитает своею пищею и питьем. В сем последнем смысле всё изречение имеет значение не собственное. Все обряды и обычаи пасхальные, равно как и другие обряды ветхозаветного закона, которые суть только сень или образ истины, отселе должны престать: отныне не буду пить от плода сего виноградного.А тут-то только то и делают, что пьют это вино и говорят, что это — кровь. Рейс говорит почти то же. Для него тоже это застольное слово представляется чем-то очень важным.
Рейс говорит (Нов. Зав., ч. I, стр. 635):Надо напомнить читателям, что едва ли что в христианском богословии вызывало столько споров, привлекающих к себе внимание общества, как основание и самая сущность действия господа или установленного им обряда, который мы для большей ясности будем называть здесь таинством словом, принятым в церковном языке, но чуждым Новому Завету. Большинство вопросов, имевших некогда печальную привилегию разделять церковь, вызывать определения, делавшиеся основою традиционного правоверия, и производить расколы, обыкновенно в большей мере касались метафизики и превосходили уровень светской образованности. Но споры, поднимавшиеся из-за св. причастия, несравненно более затрогивали все слои общества; они проникали в народ тем легче, что они были проще и понятнее; они ведут свое начало с первых времен реформационного движения, когда все занимались делами религии, и к ним до сего времени еще не утратился интерес. Их вековая продолжительность придала им особую важность, и они еще и теперь настолько живы, что могут препятствовать крепкому союзу между различными протестантскими
