продлить жизнь. А моя жизнь кончена, и нечего оттягивать конца, — отвечал Сократ. — Исполните, что сказал.
Один ученик сделал знак стоявшему тут сторожу, и тот пошел за ядом.
Вслед затем вошел тюремщик с чашей, в которой разведен был яд.
— Благодарю тебя, друг, — сказал ему Сократ. — Научи, что мне делать теперь.
— После того, как выпьешь яд, тебе следует ходить до тех пор, пока не почувствуешь тяжести в ногах, — отвечал тюремщик. — Тогда ложись на постель, потому что это знак, что яд начинает действовать.
Не изменившись в лице, взял Сократ у тюремщика чашу с ядом и выпил ее до дна.
Целый день крепились ученики, а тут уж не выдержали и зарыдали.[1] Один Сократ не терял твердости.
— Что вы делаете, друзья? — усовещивал он их. — Я отослал женщин и детей, чтобы не видеть их малодушия, а вы поступаете не лучше их. Так-то вы меня слушаете!
Выпив яд, Сократ не переставал ходить по комнате, как сказал тюремщик. Но вотъ почувствовал он, что ноги отяжелели, и лег на спину. Ученики обступили его постель.
Тюремщик подошел и сильно сдавил пальцами ему ногу.
— Чувствуешь ли ты боль? — [спросил он.
— Нет, — отвечал Сократ.
Подавил тюремщик ногу выше, и там Сократ уж ничего не чувствовал.
— Это оттого, что тело его начинает холодеть и коченеть. Дойдет холод до сердца и тогда кончится, — сказал тюремщик ученикам.
— Друзья, умираю, возблагодарите Бога! — сказал Сократ.
Бросились ученики к учителю, припали к нему, стали его звать, но он не ответил им. Он лежал неподвижно; потом по телу его пробежала дрожь, уста и глаза остановились. Перед учениками лежало уже бездыханное тело любимого учителя. Один из них нагнулся и закрыл ему глаза.
Так жил и умер Сократ, но не умерло его учение. Лучшие из учеников продолжали его благое дело, учили людей добру и правде, а поучения своего великого учителя-мудреца записали. По их рукописям узнали и мы о нем.
Сократ жил за четыреста лет до того времени, как явился на землю Иисус Христос.
1885 г.][2]
- ↑ Зачеркнуто: Нельзя было равнодушно смотреть на их горе.
- ↑ Взятое в квадратные скобки вторично переписано Калмыковой на отдельной четвертушке, которая приклеена вслед за страницей, помеченной Толстым цифрой 132. Очевидно, и здесь вновь написанное на четвертушке заменило собой сильно исправленный Толстым текст Калмыковой.
