сбитенщика, выпилъ. Юноша, дрожа отъ холода, попросилъ у меня на сбитень и грѣлъ руки объ стаканъ. Другіе попросили. Весь сбитень выпили. Всѣ грѣли руки. Толпа осадила меня. Дворникъ сосѣдняго дома прогналъ съ тротуара своего владѣнья. Когда я оглянулся, толпа стала огромная. Ихъ не пускали, но жадные, голодные глаза смотрѣли въ мою сторону. Стали просить денегъ. Одно лицо жалче и обезображеннѣе и униженнѣе и измученнѣе другаго смотрѣло мнѣ въ глаза. Потомъ, я узналъ, ихъ было тысяча человѣкъ. Я роздалъ все, что у меня было, заплакалъ и убѣжалъ прочь. Нѣтъ, не они виноваты. Долго я не могъ пережить этаго впечатлѣнія, и теперь не пережилъ, и никогда не переживу его, какъ я не пережилъ 25 лѣтъ тому назадъ того впечатлѣнія, когда я увидалъ, какъ убили человѣка машиной. Какъ тогда, въ тотъ моментъ, когда голова и тѣло порознь упали, я ахнулъ и понялъ, не умомъ, не сердцемъ, a всѣмъ существомъ моимъ, что сдѣлали страшное преступленіе и что я участникъ его, такъ и здѣсь, но здѣсь сильнѣе. Тамъ все, что я могъ сдѣлать, это было то, чтобы закричать этимъ людямъ, что они злодѣи, биться съ ними, чтобы не дать убить человѣка, и я не сдѣлалъ этаго. Здѣсь я могъ отдать, кромѣ денегъ, которыя со мной были, и мою шубу и все, что у меня было еще, и я не сдѣлалъ этаго. Если есть Богъ, то не онъ это сдѣлалъ. А мы сдѣлали это. Римляне помѣшались тѣмъ, что звѣри на глазахъ у нихъ разрывали.[1] ⟨Но они не знали, что это дурно. А что, какъ мы, зная, что это дурно, потѣшаясь, доводимъ до этаго людей?...⟩
Впечатлѣніе это отравило мнѣ и такъ отравленную жизнь въ Москвѣ, я не могъ, не могу ѣсть и пить, не думая, что я ѣмъ и пью кровь и плоть живыхъ людей, но я не понималъ всего. Я чувствовалъ, что кто-то виноватъ въ этомъ, и первый я, но не зналъ хорошенько степень своей вины и способъ искупленія ея. И я все больше и больше вникалъ въ жизнь этой городской бѣдности.
Случилась перепись. Я попросилъ позволенія принять въ ней участіе, для того чтобы еще ближе и во всемъ объемѣ узнать свою вину. Мнѣ дали участокъ Ржановскаго дома на Смоленскомъ рынкѣ. Домъ этотъ славится своей нищетой и развратомъ, такъ что ругаются: «тебѣ бы въ Ржановской крѣпости жить». Условія, въ которыхъ сложилась жизнь этаго дома, родились сами собой. Тутъ не видно и слѣдовъ ни филантропической, ни правительственной дѣятельности. Только городовыхъ побольше, чѣмъ въ другихъ мѣстахъ. Въ домѣ больше
- ↑ На полях против этих слов следующая запись, не прикрепленная к определенному месту текста: На всѣхъ лицахъ удивленіе добродушное, вопросъ: кто ты, зачѣмъ ты, человѣкъ изъ другаго міра, со свѣта, сошелъ въ нашъ адъ? И робость, робость, робость, смиреніе, виноватость, физическія страданія, и виноватость и робость. «Я не ѣлъ два дня». И похоже. «Зачѣмъ тутъ?» — «Билетъ просрочилъ. Вотъ заберутъ до четверга».
