любовь его не огорчает никого, позволяет чувству этому подниматься в душе.
— Ну, а если два человека полюбили одну девушку?
— Тогда один жертвует своим счастьем для счастья другого.
— Но когда она любит одного из них?
— Тогда пожертвует своим чувством тот, которого она менее любит, для счастья ее.
— Ну, а если она любит обоих, и оба жертвуют собой, — она ни за кого не выйдет?
— Нет, тогда старшие рассудят дело и посоветуют так, чтобы было наибольшее благо для всех, при наибольшей любви.
— Но ведь так не делается. А не делается потому, что это противно природе человека.
— Природе человека? Какой природе человека? Человек, кроме того, что животное, еще и человек, и правда, что такое отношение к женщине несогласно с животной природой человека, но оно согласно с его разумной природой. И когда он употребляет разум на служение своей животной природе, он делается хуже животного — он доходит до насилия, до кровосмешения, — то, до чего не доходит ни одно животное. Но когда он употребляет свою разумную природу на обуздание животной, когда животная природа служит разуму, тогда только, он достигает того блага, которое удовлетворяет его.
— Но скажи мне о себе лично, — сказал Юлий. — Я вижу тебя с этой красавицей, ты, как видно, живешь с ней, и неужели ты не желаешь стать ее мужем?
— Я не думал о том, — сказал Памфилий. — Она дочь христианской вдовы. Я служу им так же, как им служат другие.
Я служу матери так же, как и дочери, и люблю их одинаково. Ты спросил меня: люблю ли я так, чтобы соединиться с ней?
Вопрос этот тяжел мне. Но я отвечу прямо. Мысль эта приходила мне, но есть юноша, который любит ее, и потому я не смею еще думать об этом. Юноша этот христианин и любит нас обоих; и я не могу сделать поступка, который бы
