Толстая барыня. Со мной тоже было. Когда я жила въ деревнѣ, то одна женщина, она еще дочь того самаго человѣка, который, помните, на пожарѣ спасъ. Пожары вѣдь у насъ безпрестанные, и все отъ папиросъ. Я могу бросить, но если бы вмѣстѣ. Всегда вмѣстѣ веселѣе и больше энергіи.
Леонидъ Ѳедоровичъ. О, да! Такъ хотите начнемъ? (Звонитъ.)
Толстая барыня. Да, такъ вы говорите новый медіумъ, и я хотѣла сказать, что когда я ѣздила еще на почтовыхъ, дороги тогда были ужасны, вы этаго не знаете, и я замѣчала, что наша нервность отъ желѣзныхъ дорогъ. Спать я не могу.
[Леонидъ Ѳедоровичъ]. Позовите, пожалуйста, Семена и скажите Ѳедору приготовить все для сеанса.
Григорій. Слушаю-съ.
Профессоръ (Самарину). О, какая ужасная дама!
Леонидъ Ѳедоровичъ. Такъ пойдемте пока въ гостиную,
(Уходятъ.)
[Таня.] Отлично. Первое дѣло ниточки завязать то. (Ходитъ, привязываетъ.) Когда онъ сядетъ, я ему подамъ. Только бы не сробѣлъ онъ. Вызовутъ они духа, это все равно какого, только надо, чтобы духъ неотвѣчалъ, а требовалъ самъ. Бумага на столъ.
(Входитъ Ѳедоръ Иванычъ.)
Таня. Приказали все приготовить для сеанса.
Ѳедоръ Иванычъ. Неужели же Семенъ оказался духовидцемъ?
Таня. Какже. Сейчасъ баринъ разсказывали профессору, говорили, опытъ совсѣмъ удался. И свѣтъ былъ и трескъ, какъ полагается.
Ѳедоръ Иванычъ. Что-то это не нравится мнѣ. Какъ мужика посадить за столъ? Хоть бы одѣть его какъ приличнѣй.
Таня. Да вотъ мужикъ, а сила въ немъ оказалась большая спиритическая.
Ѳедоръ Иванычъ. Такъ чтожъ убирать? Какъ?
Таня. Да какъ обыкновенно.
Ѳедоръ Иванычъ. Столъ посередь комнаты, стулья, гитару, гармонію, лампу не надо, свѣчи. Позови Григорья, пускай уставитъ онъ.
Таня. Да мы сами уставимъ, мнѣ дѣлать нечего. (Уставляетъ столъ, стулья, гитару.)
Ѳедоръ Иванычъ. Да чистъ ли онъ?
