Марья Ивановна. Да, прекрасные дети. Дочь музыкантша прекрасная. Но удивительное дело. Я не видала никогда такой неровности. Она обожает сына, а дочь прямо не любит. Я этого не понимаю.
Марья Ивановна. Ты откуда?
Степа (мрачно). Ездил смотреть порубку.
Марья Ивановна. Ну что же?
Степа. Это что-то непонятное. Михайло говорит, что этого никогда не бывало. Что могут срубить осенью, ночью, в лесу, но среди лета, почти на виду у всех вырубить 18 дерев. Это ужасно. И все знают, что это сделал Ефим мельничный. Срубил и повез в город...
Марья Ивановна. Это верно.
Степа. Луг примят, сучья брошены. Весь Ванин участок.
Петр Семеныч. Что это Ванин участок?
Марья Ивановна. А это когда наши дети рождались, мы в память каждого сажали пихты. Есть Любы, его и покойной Паши и вот Ванины. И их срубили.
Степа. И всё срубят. И этот Ефим пришел к папа, и папа простил его. А в саду, вы знаете, нынешнюю ночь обломали все яблони.
Александра Ивановна. Что же караульщики?
Степа. Что могут[1] сделать караульщики, когда вся деревня была в саду. За сад давали 700 руб., а теперь ничего не будет, а когда мне лошадь купить, то это находят роскошью.
[Няня.] Что же вы и не слышите, Николушка кричит. Пожалуйте кормить.
Марья Ивановна. Иду, иду. Сердце неспокойно, а тут эти гости. (Встает и быстро уходит.)
Александра Ивановна. Ужасно жаль сестру. Я вижу, как она мучается. Не шутка вести дом, 6 человек детей, один грудной, и эта какая-то вдруг фантазия. Я вижу, она всего боится, всего ожидает. И мне прямо кажется, что тут неладно.
Петр Семеныч. Вот ты мне его всё в пример ставила. А теперь сама видишь.
Александра Ивановна (к священнику). Нет, вы скажите, вы священник, что такое делается с Николаем Ивановичем?
Священник. Я не усвою хорошенько ваш вопрос.
- ↑ В рукописи: может
