Лизанька. Нет, он не так сказал, он сказал, что если образование строится на лишениях, страданиях народа, то его не нужно. Он сказал, что образование хорошо, но диплом не надо.
Степа. Да я знаю, что ты всегда была нигилистка. (Мальчики, которые подбирали шары, стоят дожидаясь.) Однако надо им дать.
Лизанька. Мама, это для них? (Берет по прянику и дает им.)
Степа (мальчикам). Вы погодите, еще, может, будут играть. Да, ты нигилистка.
⟨Княгиня. Борис? Ах, это удивительный мальчик. Ему, правда, уж 23-й год, но я не могу об нем говорить спокойно. Это такая доброта, такое сердце, такой ум! Я уверена, что бог мне послал его в вознаграждение за то, чтò я перенесла с его отцом. Вот тоже увлечется, но всё это у него так хорошо и так он покоит меня. Ведь он кончил в пажеском, не захотел в военные. Ну что же делать, поступил в академию и вышел с золотой медалью.
Марья Ивановна. Кто?
Княгиня. Боря. Марья Ивановна, послушайте. (Берет ее за руку.) Вы заговорили про Борю. А я хотела сказать про него. Не знаю, как вы посмотрите на это. Но я люблю быть правдивой: Боря любит вашу Любу. Он мне не говорил, но я знаю. Что вы скажете, если она согласится?
Марья Ивановна. Что же я могу сказать. Я Борю люблю. Это их дело.
Княгиня. Но вы, вы согласны?
Марья Ивановна. Я?.. да, но...
Княгиня. Так вы согласны. (Жмет ее руку.)⟩
Люба. Мне говорили, что вы стали социалистом.
Борис. Нет, я не социалист, но правда, что я очень переменился с тех пор, как изучал гербы.
Люба. Знаю, что все не любят, когда их определяют. Но это всё равно. Так вы не социалист, но все-таки, в чем же перемена?
Борис. В том, главное, что я бросаю службу и поступаю в земледельческий институт.
Люба. Когда же?
Борис. Осенью. Но дело в том, что это огорчает мама ужасно. А мне это больно. Я сказал ей. Она не согласилась, но как я ни люблю, ни ценю ее, я не могу продолжать. Всё это слишком мне противно и глупо — бесцельно. Я теперь не говорю, но я знаю, что она уступит, потому что не может же она
