— Черноватый, с усами.
— Должно, он.
— Кто он?
— Да Щеглов. Вот, что сейчас прошел.
— Какой такой Щеглов?
— Про Щеглова не знает! Щеглов два раза с каторги бегал. Теперь поймали, да он уйдет. Его и надзиратели боятся, — говорила Хорошавка, передававшая записки арестантам и знавшая всё, что делается в тюрьме. — Беспременно уйдет.
— А уйдет, нас с собой не возьмет, — сказала Кораблева. — А ты лучше вот что скажи, — обратилась она к Масловой, — что тебе аблакат сказал об прошении, ведь теперь подавать надо?
Маслова сказала, что она ничего не знает.
В это время рыжая женщина, запустив обе покрытые веснушками руки в свои спутанные густые рыжие волосы и скребя ногтями голову, подошла к пившим вино аристократкам.
— Я тебе, Катерина, всё скажу, — начала она. — Перво-наперво, должна ты записать: недовольна судом, а после того к прокурору заявить.
— Да тебе чего? — сердитым басом обратилась к ней Кораблева. — Вино почуяла, — нечего зубы заговаривать. Без тебя знают, что делать, тобой не нуждаются.
— Не с тобой говорят, что встреваешь.
— Вина захотелось? Подъезжаешь.
— Да ну, поднеси ей, — сказала Маслова, всегда раздававшая всем всё, что у нее было.
— Я ей такую поднесу...
— Ну, ну-ка! — надвигаясь на Кораблеву, заговорила рыжая. — Не боюсь я тебя.
— Острожная шкура!
— От такой слышу.
— Разварная требуха!
— Я требуха? Каторжная, душегубка! — закричала рыжая.
— Уйди, говорю, — мрачно проговорила Кораблева.
Но рыжая только ближе надвигалась, и Кораблева толкнула ее в открытую жирную грудь. Рыжая как будто только этого и ждала и неожиданно быстрым движеньем вцепилась одной рукой в волосы Кораблевой, а другой хотела ударить ее в лицо, но Кораблева ухватила эту руку. Маслова и Хорошавка
