Въ серединѣ чая послышался звонокъ внизу и свистокъ. Это значило — повѣрка. Всѣ вышли въ коридоръ. Вошелъ дежурный офицеръ съ надзирателями. Всѣ арестантки стали парами, въ два ряда. Второй рядъ клалъ руки на плечи первого ряда. Степановна стала позади Ивановны (старухи, судящейся за пріемъ краденаго), Маша — позади Масловой, и обѣ положили руки на плечи стоявшихъ впереди. Надзиратель перекликнулъ всѣхъ, сосчиталъ и вышелъ. Двери заперли, внесли вонючую парашку. Теперь надо бъ было ложиться.
Лежали пары тоже вмѣстѣ: Степановна съ Ивановной, Маша съ Масловой. Всѣ раздѣлись и лампу завернули. Прежде чѣмъ ложиться, всѣ стали молиться. Ивановна молилась особенно долго. Маслова помолилась своей привычной молитвой: Богородица и Отче нашъ, которымъ она не приписывала никакого значенія, но повторяла по привычкѣ. Маша молилась длиннѣе. Когда Ивановна легла тоже, скрипя на своихъ доскахъ, между ними начался тихій разговоръ, какъ всегда по ночамъ, прежде чѣмъ засыпать. Такіе же разговоры велись и въ другихъ концахъ камеры. Всѣ лежали. Не лежала только одна дѣвушка, взятая недавно въ городѣ за воровство. Она зажгла огарокъ въ бутылкѣ и старательно шила. Она готовила себѣ новое платье на завтрешнюю обѣдню. Сидѣла еще женщина, снявшая рубаху и давившая насѣкомыхъ.
Спали только женщины двѣ, три: дурочка и[1] толстая жидовка, которыя всегда спали. Остальныя же всѣ кучками говорили негромко; изрѣдка слышался смѣхъ. Пензенская, какъ ее звали, обвиняемая[2] въ участіи въ воровствѣ шайкой, какъ всегда, чахоточно кашляла въ своемъ углу.
Въ кружкѣ, въ которомъ была Маслова, шелъ разговоръ о новостяхъ дня. Всѣ нынче мыли полы до вечера. Матрена прошлась въ больницу, притворяясь, что родить хочетъ, но ее освидѣтельствовали, — не приняли. Она сказала смотрителю:
— Рожу здѣсь, вы отвѣтите.
— Хоть троихъ.
Потомъ разсказывали про записку отъ Костиненки. Еще говорили про то, что завтра ждутъ къ обѣднѣ какого то начальника. Понемногу стали затихать. Маслова долго не спала. Оно говорила съ Машей про то, что она думаетъ о томъ, гдѣ будетъ ея каторга. Маша утѣшала ее. У нея ныли ноги и все слышался голосъ прокурора. Наконецъ и она заснула.
Во снѣ она видѣла, чего давно не видала: себя въ Пановѣ, будто она стираетъ бѣлье и положила на берегъ, а собаки все утащили, и она бѣгаетъ за ними и не можетъ собрать. Къ утру она крѣпко заснула. Въ 5 часовъ разбудилъ звонокъ и свистокъ. Уже многіе поднялись и шли въ коридоръ мыться. Воздухъ
