другую чашку съ виномъ и съ этими вещами въ рукахъ вышелъ изъ боковой двери слѣва и на ходу еще началъ называть великаго государя императора Николая Александровича, потомъ жену его, великую государыню Александру Федоровну, потомъ просто государя наслѣдника его, потомъ мать и всѣхъ родныхъ царя, потомъ синодъ и всѣхъ архіереевъ и спеціально архіерея той эпархіи, въ которой былъ острогъ, потомъ помахалъ руками съ кусочками въ видѣ креста и ушелъ въ большія среднія двери.
Во все время, когда онъ, держа въ рукахъ блюдце и чашку, поминалъ разныя лица, всѣ бывшіе въ церкви опустили головы, какъ бы не чувствуя себя достойными даже взглянуть на кусочки, которые были подъ салфеткой. Послѣ этого священникъ задернулъ занавѣсъ большой двери и опять началъ читать прошенія: о мирѣ всего міра, о благосостояніи церкви, о плавающихъ, путешествующихъ и плѣненныхъ и въ особенности о государѣ Николаѣ Александровичѣ, его супругѣ, матери, наслѣдникѣ и родственникахъ,[1] потомъ чтобы этотъ государь побѣдилъ себѣ подъ ноги всѣхъ враговъ.
Послѣ этого священникъ отдернулъ занавѣску, и хоръ запѣлъ что то, а священникъ взялъ обѣими руками салфетку и сталъ равномѣрно махать ею надъ блюдцемъ и золотой чашкой, съ тѣмъ чтобы хлѣбъ сдѣлался не хлѣбомъ, а мясомъ человѣческимъ, а вино сдѣлалось бы не виномъ, а кровью человѣческой. Потомъ, послѣ многихъ непонятныхъ словъ и поминаній царя и его родственниковъ, священникъ изъ за перегородки закричалъ что-то изрядно о пресвятой, пречистой богородицѣ, и хоръ запѣлъ о томъ, что очень хорошо прославлять родившую Христа дѣвицу Марію, которая удостоена большей чести, чѣмъ какіе то херувимы, и большей славы, чѣмъ какіе-то серафимы, и, опять задернувъ занавѣску, снялъ салфетки съ блюдца, разрѣзалъ серединный кусочекъ на четверо и положилъ его въ вино и теплую воду и тотчась же съѣлъ одинъ кусочекъ и выпилъ нѣсколько вина изъ чашки, воображая, что онъ съѣлъ кусочекъ человѣческаго мяса и выпилъ нѣсколько глотковъ человѣческой крови. Въ это время пѣвчіе громко пѣли непонятную пѣсню. Потомъ священникъ вышелъ съ золоченой чашкой, въ которой были оставшіеся кусочки хлѣба въ винѣ, и смотритель, а за нимъ и всѣ опять низко опустили головы. Но тутъ священникъ уже не поминалъ царя и царицу, а пригласилъ желающихъ поесть тѣла и крови человѣческой, которыя предполагалъ, что находятся подъ салфеткой.
Желающихъ ѣсть это воображаемое тѣло и пить воображаемую кровь оказалось только нѣсколько дѣтей. Женщина, шедшая за мужемъ въ каторгу, вынесла свою дѣвочку, и священникъ далъ ей изъ ложечки въ ротъ кусочекъ хлѣба и ложечку вина,
- ↑ В подлиннике: родственниковъ
