духовно, приводила его въ восторженное и умиленное состояніе.
На другой день, хотя въ этотъ день и не принимали въ конторѣ, Нехлюдовъ рано утромъ поѣхалъ въ острогъ, надѣясь, что смотритель пуститъ его хоть на минуту или, по крайней мѣрѣ, скажетъ, что съ ней.
Зная, что въ этотъ день не пускаютъ, Нехлюдовъ пошелъ по знакомой лѣстницѣ къ смотрителю. Несмотря на ранній часъ, съ первой площадки послышались быстрые переборы аранжировки Листа венгерскихъ танцевъ, дошедшіе уже до 10-го такта. Опять звуки эти вмѣстѣ съ запахомъ капусты обдали его, какъ только ему отворила дверь подвязанная горничная. Въ передней уже дожидался надзиратель съ книжкой подъ мышкой.
— Нельзя ли увидать смотрителя?
— Кто это? — послышался голосъ музыкантши.
— Папашу спрашиваютъ.
— Да кто?
— Какой то чужой.
— Что шляются. Скажи чтобъ шелъ въ контору.
И опять задребезжала трудная руляда.
— Онъ дома, — шопотомъ сказалъ надзиратель Нехлюдову.
Мальчикъ вышелъ въ переднюю, посмотрѣлъ на Нехлюдова, очевидно, по порученію отца, и ушелъ.
Смотритель вышелъ.
— Что прикажете? — Пожалуйте.
— Мнѣ два слова. Нельзя увидать Маслову?
— Нынче, вы знаете, не пріемный день.
— Знаю, но мнѣ хотѣлось узнать, что съ ней послѣ вчерашняго припадка?
— Ничего-съ. Только... Да пожалуйте въ гостиную.
— Нѣтъ, мнѣ некогда.
— Такъ, припадокъ прошелъ... Только-бы я васъ просилъ, князь, не давайте ей денегъ на руки. А то вчера она, очевидно подъ вліяніемъ экстаза или что, достала какъ то вина и совсѣмъ неприлично себя вела, такъ что я долженъ былъ принять мѣры.
Руляды все шли своимъ чередомъ.
— Такъ я просилъ бы васъ деньги передавать мнѣ.
— Но все таки нельзя-ли увидать ее?
— Никакъ не могу. До завтра.
— Мое почтеніе.
Послѣ надежды обновленія, которую подала Нехлюдову вчерашняя сцена, слова смотрителя о томъ, что она напилась, были очень тяжелы для Нехлюдова.
Давно умолкшій голосъ искусителя опять поднялъ голову.
«Ничего ты не сдѣлаешь, братъ, — говорилъ этотъ голосъ. — Она мертвая женщина. Въ ней уже нѣтъ ничего человѣческаго».
