смотрѣла на смѣняющіяся тѣни пасажировъ и кондукторовъ и не видала. Вотъ проскользнулъ послѣдний вагонъ съ кондукторомъ, и тамъ, гдѣ пролетѣли вагоны съ окнами, остались опять тѣже мелкія деревца, гнущіяся отъ вѣтра, полянки снѣга, сырость, темнота и тѣже внизу напряженные звуки рѣки. Нѣсколько времени слышались еще звуки, свѣтились огни и пахло дымомъ, но вотъ все затихло.
— За что, за что? — завопила она и, чтобъ выразить самой себѣ свое отчаяніе, неестественно поднявъ и изогнувъ надъ головой руки, съ воплемъ побѣжала назадъ домой напротивъ вѣтра, подхватившего звуки ея словъ и тотчасъ же уносившаго ихъ.
Въ ярко освѣщенномъ вагонѣ 1-го класса разбитъ былъ ломберный столъ, на сидѣньи была доска, на ней бутылки и стаканы, а за столикомъ сидѣли, снявъ мундиры, 3 офицера, и румяный красивый Валерьянъ, держа карты въ одной рукѣ, а въ другой стаканъ, весело провозглашалъ свою масть.[1]
— Однако какъ темно, гадко на дворѣ, — сказалъ онъ, выглянувъ въ окно.
На другой день Катюша встала въ свое время, и жизнь ея пошла, казалось, попрежнему. Но ничего не было похожаго на прежнюю. Не было въ ней невинности, не было спокойствія, а былъ страхъ и ожиданіе всего самаго ужаснаго. Чего она боялась, то и случилось. Она забеременела. Никто не зналъ этого. Одна старая горничная догадывалась. И Катюша боялась ее. Никто не зналъ, но Катюша знала, и эта мысль приводила ее въ отчаяніе. Она стала скучна, плохо работала, все читала и выучила наизусть «Подъ вечеръ осенью ненастной» и не могла произносить безъ слезъ. Мало того, что мысль о ея положеніи приводила ее въ отчаяніе, ея положеніе физически усиливало мрачность ея мыслей. Ходъ ея мыслей былъ такой: онъ полюбилъ меня, я полюбила его, но по ихнему, по господскому, это не считается, мы не люди. Онъ полюбилъ и уѣхалъ, забылъ, а я погибай съ ребенкомъ. Да не довольно, что погибай съ ребенкомъ, рожай безъ помощи, не зная, куда его дѣть, чѣмъ кормиться, но еще рожать то не смѣй. Если родишь — пропала. А не родить нельзя. Онъ растетъ и родится. А имъ ни почемъ. Зачѣмъ я скучна, блѣдна, не весела? Марьѣ Ивановнѣ не весело смотрѣть на меня.
Катюша негодовала на господъ, но не на него. Онъ не виноватъ, онъ любилъ. Съ каждымъ днемъ она становилась мрачнѣе и непокорнѣе. За невставленныя свѣчи она нагрубила Марьѣ Ивановнѣ. Она сказала:
- ↑ Зачеркнуто: Одна старая ключница увидала возвращавшуюся Катюшу. Она все поняла, пожалѣла Катюшу и скрыла ея отсутствіе. Катюша вернулась ночью и слегла, такъ что она сдѣлалась взаправду больна.
