разстроился нервами, что видѣлъ привидѣнія и потомъ по дорогѣ въ Сибирь совсѣмъ сошелъ съ ума[1] и оставленъ былъ въ Казани въ сумашедшемъ домѣ.[2] Зналъ онъ и Никонова, который зарѣзался стекломъ, чтобы избавиться отъ безвыходнаго положенія. Онъ ударилъ въ лицо допрашивавшаго его и трунившаго надъ нимъ товарища прокурора. Чтобы спасти его, его признали сумашедшимъ. Онъ не выдержалъ и перерѣзалъ себѣ стекломъ артеріи.[3] Извѣстіе же объ Аладинѣ, террористѣ, особенно поразило Новодворова.
Долго всѣ молчали. Наконецъ Крыльцовъ обратился къ Нехлюдову и разсказалъ ему, кто былъ Петровъ и какъ онъ погибъ.
— Не выдержалъ одиночки, — сказалъ Крыльцовъ.
— Рѣдкіе выдерживаютъ, — сказалъ Новодворовъ.
— Ну, отчего рѣдкіе? — сказалъ Набатовъ. — Я такъ прямо радъ былъ, когда меня посадили. То все боишься, что самъ попадешься, другихъ запутаешь, испортишь дѣло. Такъ устанешь, что радуешься, когда посадятъ. Конецъ отвѣтственности. Отдохнуть можно.
— Я тоже всегда хорошо выдерживалъ, — началъ Крыльцовъ.
— Ну, не очень хорошо вы то со своимъ здоровьемъ, — неосторожно сказала Вѣра Ефремовна.
— Отчего не очень хорошо? — нахмурившись спросилъ онъ.
— Нѣтъ, я просто говорю, что не можетъ не оставить слѣдовъ.
— Вздоръ какой. Да, такъ я говорилъ, Петровъ нервная натура. Онъ мнѣ говорилъ, что у него были видѣнья, и свихнулся. Никонова я понимаю: сидѣть одному здоровому съ сумашедшимъ.
— Но что за негодяй Аладинъ, — сказалъ Новодворовъ.
— Захотѣлось сладости жизни, — вставилъ Набатовъ.
— Просто усталъ. Какъ мы всѣ устали, — сказалъ Крыльцовъ.
— Parlez pour vous,[4] — крикнулъ своимъ басомъ Новодворовъ.
— Разумѣется, усталъ. Всѣ устали, — сказалъ Крыльцовъ.
- ↑ Зачеркнуто: на религіозныхъ вопросахъ
- ↑ Зач.: Въ домѣ же сумашедшемъ томъ сидѣлъ совершенно здоровый Никоновъ.
- ↑ Зач.: Петлинъ же оправился, и его однаго съ уголовными вели теперь впереди ихъ за 2 мѣсяца по тому же пути. Извѣстіе это также, въ особенности самоубійство Никонова, поразило всѣхъ и больше всѣхъ Крыльцова.
- ↑ [Говорите за себя,]
