ѣхать съ нами и Колосовымъ въ Третьяковскую галерею, какъ вы, съ свойственнымъ вамъ легкомысліемъ, вчера обѣщали; à moins que vous ne soyiez disposé à payer les 300 roubles, comme amende[1] за то, что не явитесь во время. Я вспомнила это вчера, какъ только вы ушли».
«Ахъ! и то правда. А я совсѣмъ забылъ», вспомнилъ Нехлюдовъ. И улыбаясь прочелъ еще разъ записку, вспоминая все то, о чемъ были въ ней намеки. «Точно, нынче 22, и надо ѣхать въ судъ. Какъ это я забылъ». Онъ всталъ, подошелъ къ письменному столу, вынулъ ящикъ, въ которомъ въ безпорядкѣ валялись бумаги, папиросные мундштуки, фотографіи, и, порывшись въ немъ, нашелъ повѣстку. Дѣйствительно, онъ былъ назначенъ присяжнымъ на 22, нынче. Онъ взглянулъ на бронзовые часы — было 1/4 10. Въ повѣсткѣ же сказано, чтобы быть въ судѣ въ 10.
Вернувшись къ столу, на которомъ былъ накрытъ кофей, онъ налилъ себѣ полчашки кофе, добавилъ кипяченымъ молокомъ и, опустивъ калачъ, началъ читать другое письмо. Другое письмо было заграничное: изъ Афонского монастыря къ благодѣтелю съ просьбой пожертвовать. Онъ съ досадой бросилъ это письмо и взялся за третье. Третье было изъ Рязани, и почеркъ былъ незнакомый, писарскій и малограмотный. Письмо было отъ Рязанскаго купца, предлагавшего на слѣдующій срокъ взять въ аренду его землю, 800 десятинъ Раненбургскаго уѣзда, которая уже 5 лѣтъ находилась въ арендѣ у этого купца.
⟨Нехлюдовъ жилъ въ Москвѣ и жилъ на большой роскошной квартирѣ съ нянюшкой[2] и двумя прислугами: поваромъ и буфетнымъ мужикомъ, только потому, что онъ жилъ такъ при матери. Но роскошная и праздная жизнь эта въ Москвѣ была совсѣмъ не по его вкусамъ. Но въ первое время послѣ смерти матери онъ ничего не предпринимал, а потомъ онъ не успѣлъ оглянуться, какъ жизнь эта стала ему привычной, и у него установились съ семействомъ Кармалиныхъ тѣ тонкія и напряженныя отношенія, которыя удерживали его теперь въ Москвѣ. Сначала Кармалины утѣшали его. Ему даже пріятно было, какъ они преувеличивали представленіе о его горѣ, но ему нельзя было отказываться отъ тѣхъ чувствъ, которыя ему приписывали. Потомъ эти утѣшенія такъ сблизили его съ ними,[3] что онъ чувствовалъ себя уже теперь чѣмъ то связаннымъ съ ними и не могъ прекратить этихъ отношеній и уѣхать изъ Москвы.
- ↑ [если, впрочем, вы не намерены уплатить триста рублей штрафу]
- ↑ Зачеркнуто: Прасковьей Михайловной, выходившей его, и первое время ничего не предпринималъ, потому что смерть эта была для него большимъ и тяжелымъ горемъ,
- ↑ Зач.: и особенно съ 28-лѣтней дочерью Кармалиныхъ Алиной, очень утонченной, изящной и привлекательной дѣвушкой, съ которой у него установились какія то особенныя, скрыто любовныя, очень сдержанныя и поэтическія отношенія.
