«Отношения крестьян к землевладельцу были таковы, что крестьяне находились, говоря учтиво, в полной зависимости, выражаясь же просто, в рабстве у конторы. Это было не живое рабство, как то, которое было отменено в 61 году, рабство определенных лиц хозяину, но рабство общее, всех безземельных или малоземельных крестьян большим землевладельцам вообще и преимущественно, а иногда и исключительно тем, среди которых жили крестьяне. Нехлюдов знал это, не мог не знать этого, так что на этом рабстве было основано хозяйство, а он содействовал устройству этого хозяйства. Но мало того, что Нехлюдов знал это, он знал и то, что это было несправедливо и жестоко, и знал это со времен студенчества, когда он исповедовал и проповедовал учение Генри Джорджа и на основании этого учения отдал отцовскую землю крестьянам, считая владение землею таким же грехом в наше время, каким было владение крепостными пятьдесят лет тому назад».
Неискаженный текст, как видим, дает вполне ясный ответ на вопрос о том, что же знал Нехлюдов со времен студенчества. В этом случае, как и в приведенных выше, восстановление правильного чтения делается без труда, просто механическим включением в искаженный текст выпавших из него кусков. Но бывают случаи более сложные и для текстолога более ответственные.
В главе XI второй части (разговор Нехлюдова с адвокатом по делу Федосии Бирюковой и сектантов) цензорским карандашом зачеркнуты следующие, напечатанные здесь курсивом, слова:
«— Ну-с, другое дело — прошение на Высочайшее имя Федосии Бирюковой — написано; если поедете в Петербург, возьмите с собой, сами подайте и попросите. А то сделают запрос в министерство юстиции, там ответят так, чтобы скорее с рук долой, т. е. отказать, и ничего не выйдет. А вы постарайтесь добраться до высших чинов.
— До государя? — спросил Нехлюдов.
Адвокат засмеялся.
— Это уже наивысшая — Высочайшая инстанция. А высшая — значит секретаря при комиссии прошений или заведывающего. Ну-с, всё теперь?
— Нет вот мне еще пишут сектанты, — сказал Нехлюдов, вынимая из кармана письмо сектантов. — Это удивительное дело, если справедливо, чтò они пишут. Я нынче постараюсь увидать их и узнать, в чем дело.
— Вы, я вижу, сделались воронкой, горлышком, через которое выливаются все жалобы острога, — улыбаясь сказал адвокат. — Слишком уж много, не осилите.
— Нет, да это поразительное дело, — сказал Нехлюдов и рассказал вкратце сущность дела: люди в деревне собрались читать Евангелие, пришло начальство и разогнало их. Следующее воскресение опять собрались, тогда позвали урядника, составили акт, и их предали суду. Судебный следователь допрашивал, товарищ прокурора составил обвинительный акт, и судебная палата утвердила обвинение, и их предали суду. Товарищ прокурора обвинял, на столе были вещественные доказательства — Евангелие, и их приговорили в ссылку.
— Это что-то ужасное, — говорил Нехлюдов. — Неужели это правда?»
Вместо зачеркнутого цензурой «до высших чинов» и т. д. Толстой в корректуре
