— Да развѣ это можно?
— Разумѣется, можно. Не знаю, захочешь ли ты, но я только затѣмъ буду жить, чтобы облегчить твою жизнь, чтобъ хоть чѣмъ нибудь заплатить за то, что я сдѣлалъ.
— Чтожъ, если не смѣетесь. Отчего же. Мнѣ говорили, тутъ одна обвѣнчалась. А не знаете, когда отправка наша будетъ?
— Такъ ты пойдешь?
— Удивительный вы, — сказала она, покачавъ головой. — Чтожъ вамъ такъ понадобилась такая, какъ я. — И она опять улыбнулась. — ⟨Какъ же вѣдь я въ Сибирь пойду.
— И я пойду съ тобой.
Все ея существо было поглощено желаніемъ куренья и вина. Все, что онъ говорилъ ей, она понимала, но не связывала это съ своимъ и его положеніемъ, не связывала этого съ прошедшимъ.
— Чудно это что то, — сказала она.⟩
Она была безобразна въ своемъ халатѣ, съ этимъ желтымъ цвѣтомъ лица и синевой подъ глазами, главное же, она отталкивала своей душевной мертвенностью, отсутствіемъ всякой духовной жизни. Она казалась полуидіоткой. Но, удивительное дѣло, Нехлюдова это нетолько не отталкивало, но еще больше, какой то особенной новой силой притягивало къ ней. Онъ чувствовалъ, что ему должно разбудить, зажечь, хотя бы согрѣть ее своей любовью. Если даже не согрѣть, то сдѣлать все что можно, чтобы согрѣть и воскресить ее. И любовь его къ ней росла, именно потому, что онъ ничего не желалъ себѣ отъ нея, а желалъ только для нея, желалъ всего себя отдать для нея.
— Я знаю, какая ты, помню тебя, помню твое сердце тогда, когда мы въ первый разъ видѣлись у тетушки.
— Что вспоминать, — сказала она, и на щекѣ ее дрогнуло что то.
— И мнѣ лучше тебя не надо жены, — продолжалъ Нехлюдовъ, — не то что лучше не надо, а я не стою тебя.
— Ну, это ваше дѣло, — сказала она, опять овладѣвъ собой, тѣмъ же ровнымъ, почти идіотскимъ голосомъ. — Давайте теперь, — быстро оглянувшись, проговорила она, замѣтивъ, что смотритель отошелъ на другой конецъ комнаты.
Нехлюдовъ досталъ двѣ 3-хъ рублевыя бумажки и положилъ ей въ руку.
— Вотъ это хорошо, — сказала она, робкимъ воровскимъ жестомъ пряча бумажки въ рукавъ. — Приходите опять въ четвергъ. Поскорѣй бы сослали. А то вахтеры здѣсь такіе — пристаютъ.
Скоро послѣ этого къ нимъ подошелъ смотритель и потребовалъ Катюшу за рѣшетку. Нехлюдовъ былъ минуту въ сомнѣніи, какъ проститься съ ней: поцѣловаться или пожать только руку. Она стояла передъ нимъ сложивъ руки и ожидая. Онъ вспыхнулъ,
