Как мне ни жутко отвечать на этот вопрос, я, будь что будет, отвечу прямо то, что думаю, в чем совершенно уверен. Ответ мой следующий: все эти десятки тысяч томов есть такая же пустая, как схоластическая или богословская, болтовня, основанная на потворстве своим слабостям, тупоумию и, главное, на рассуждениях людей о том, что им недоступно, как глухим о звуках или слепым о цветах.
То, что в суждениях эстетических участвует очень часто, даже почти всегда, то, насколько выраженная мысль оправдывает или осуждает нашу жизнь, может заметить всякий. Не один городничий говорит, что не смешна свинья в ермолке, но и Наполеон умиляется только драмой, изображающей героев. То, что большинство людей, в особенности ученых, отличается тупоумием, тем самым, которое нужно для ученых трудов, тоже должно быть известно всякому наблюдательному человеку. То же, что большинство, если не все эстетические критики, а потому [и] критики Шекспира толкуют, подробно и многословно и учено толкуют о том, что для них совершенно недоступно и о чем они не имеют никакого понятия, это, я думаю, не всем известно и понятно. И это-то я хотел бы разъяснить читателю. Эстетическое чувство, т. е. воздействие художественного произведения на душу человека, есть чувство совершенно особенное от всех других чувств, и человек, не испытавший его, не может себе представить его, как, например, говоря грубым сравнением, человек, не испытавший электрического тока, не может себе представить этого физического ощущения. Человек, испытывающий это чувство, получающий художественное впечатление, знает несомненно, как человек, который получил электрический удар, что такое-то произведение искусства вызвало в нем это чувство. Так, знакомый пример: сцена примирения Лира с Корделией в старой драме вызвала во мне это совсем особенное чувство, у меня защипало в носу, выступили слезы, и мне стало умилительно радостно. И я больше ничего не могу сказать, что сцена эта меня трогает, что это прекрасно. Так и со всяким человеком, способным воспринимать художественные впечатления и не находящим ни нужным, ни возможным описывать и разбирать их.
Но не то с людьми мало чуткими, иногда вовсе не чуткими к художественным произведениям или чуткими к таким, которые они не считают достойными себя, но желающими выказать себя чуткими к произведениям, по их понятиям возвышенным, которые они слышали, что трогают других. Вот эти-то люди и составляют главный контингент критиков, и чем они ученее и старательнее, тем они вреднее. Вот этим-то свойством критиков я и объясняю то огромное количество хвалебных критик, которые писались и пишутся о Шекспире.
Лессинг, ученый авторитет, похвалил Шекспира в ущерб псевдоклассической французской трагедии. Гёте, великий Гёте,
