же этому во 1-хъ суевѣрія, во-вторыхъ соблазны, въ З-хъ грѣхи. И потому первое, отъ чего нужно людямъ стараться освободиться, это отъ суевѣрій, какъ религіозныхъ, такъ и научныхъ и государственныхъ, сущность которыхъ состоитъ въ вѣрѣ въ необходимость насилiя.
Почему Г-нъ Струве находитъ, что я считаю этотъ переворотъ очень легкимъ, и почему необходимо ― какъ вѣроятно предполагаеть Г. Струве ― нужно непремѣнно считать этотъ переворотъ не легкимъ, а труднымъ? Я ничего не говорю ни о легкости, ни о трудности, а говорю только, что переворотъ этотъ долженъ начаться въ сознаніи людей и долженъ состоять въ освобожденіи себя, людей, отъ суевѣрія необходимости насилiя.
Всѣ эти разсужденія Г. Струве, усматривающаго противорѣчія тамъ, гдѣ нѣтъ никакого подобія ихъ, очень удивили меня. Огорчила же меня эта очевидная непроницаемость для истины людей подобныхъ Г-ну Струве. Это желаніе видѣть во всемъ какой-то таинственный, неразрѣшимый, роковой вопросъ, и, главное, недоброе чувство къ людямъ, недопускающимъ никакихъ роковыхъ вопросовъ, а мыслящимъ просто и прямо о томъ, о чемъ свойственно мыслить существамъ, одареннымъ разумомъ: о томъ, какъ наилучшимъ образомъ прожить свою жизнь, а для этого какъ освободиться отъ связывающихъ насъ суевѣрій.
Недоразумѣніе и недоброе чувство Г-на Струве объясняется для меня только тѣмъ, что Г-нъ Струве и подобные ему ученые люди воображаютъ себѣ, что они очень хорошо по наукѣ знаютъ, въ чемъ состоитъ роковой, основной вопросъ жизни, и даже съ разныхъ сторонъ обсуждали и обсуждаютъ этотъ вопросъ и спорятъ о немъ и потому никакъ не могутъ безъ чувства нѣкоторой досады смотрѣть на людей, которые, минуя всѣ эти научныя разсужденія, говорятъ, какъ умѣютъ, о томъ, какъ желательно бы было, чтобы жили люди и что бы дѣлали и чего бы не дѣлали.
Il n'y a pas de pires sourds que ceux, qui ne veulent pas entendre.[1]
Отъ того ли, что, не читая журналовъ, я отвыкъ отъ умныхъ разсужденій или вообще отъ умственной слабости, но я несмотря на всѣ усилія ничего не могъ понять въ этомъ разсужденіи.
И потому неизбѣжно былъ приведенъ къ признанію одного изъ двухъ или того, что говоря просто глупъ я, не понимая того, что можно понять, или глупъ тотъ, кто пишетъ то, чего никакъ нельзя понять. Въ данномъ случаѣ рѣшеніе дилеммы легко, не говоря уже о томъ, что Г-нъ Струве кажется профессоръ во всякомъ случаѣ очень ученый человѣкъ, я же отставной офицеръ, не кончившій курса въ высшемъ учебномъ заведеніи, рѣшеніе дилеммы было легко уже по одному тому, что не понимаю я того, что говоритъ Г. Струве. Онъ же нетолько понимаетъ, но и исправляетъ погрѣшности моего разсужденія, видя явное противорѣчіе тамъ, гдѣ я несмотря на усилія никакъ не могъ усмотрѣть его.
Оказывается, что въ своемъ нелитераторскомъ (тоже не понимаю и этого слова) изложеніи противорѣчіе само лѣзетъ въ глаза. Я же имѣлъ неосновательность думать [что] нѣтъ никакого противорѣчія въ мысли о томъ, что для того чтобы избавиться отъ жизни, основанной на насиліи, и установить жизнь, основанную на любви, людямъ (естественное свойство которыхъ состоитъ въ любви,) нужно избавиться отъ скрывающихъ отъ нихъ радостную жизнь любви грѣховъ, соблазновъ и суевѣрій (мысль эту я неоднократно выражалъ въ моихъ писаніяхъ), прежде отъ суевѣрій, что легче всего, потомъ отъ соблазновъ, потомъ отъ грѣховъ.
Такъ что въ томъ, въ чемъ Г. Струве усматриваетъ противорѣчіе, я по неучености своей видѣлъ только просто указаніе на то, въ чемъ должны состоять усилія людей для освобожденія себя отъ закона насилія.
⟨Но Г-нъ Струве не хочетъ знать этого. Не хочетъ же онъ знать этого очевидно потому, что не хочетъ впасть въ то самое, въ чемъ онъ (такъ побѣдоносно) уличаетъ меня, въ противорѣчiе.
- ↑ [Самые глухие те, которые не желают слушать.]
